Инклюз

Люди в лёгких одеждах наслаждались теплыми вечерами. В задумчивом небе уже зародились еле уловимые фиолетовые оттенки, предвещая скорые свинцовые тучи.

Запахи становились более землянистыми, а дни – заметно укорачивались. Упорно сопротивлявшиеся увяданию листья вдруг, как по сговору, стремительно желтели.

Молодая девушка полулежа сидела на краю кровати и смотрела в окно. Рядом на тумбочке лежала раскрытая книга и флаконы с лекарствами. Она слушала, как бушует разгулявшийся на дворе вихрь. Вместо мутных туч, заслонивших голубое небо, откуда-то принесло штормовой циклон. Он набежал неожиданно. Иногда окно чуть поскрипывало от ветра.

В ее ногах на кровати сидел музыкант. Он быстро водил карандашом по странице своей записной книжки.

Оскар по-прежнему бесплатно играл в гостевом зале госпиталя то на виолончели, то на рояле. Эмма всегда приходила на такие концерты, и после выступления они прогуливались по скверу, где она рассказывала молодому человеку о своем детстве и семье в целом. Исключением являлись дни, когда после очередной операции ее сил не хватало на прогулку. Музыкант стал навещать девушку и в ее палате. Она принимала друга с тихой благодарностью.

Недомолвки доктора, новые и новые операции, затянувшееся лечение делали ее очень печальной. Но, несмотря на бесчисленные испытания, она всё ещё оставалась прекрасной, пусть и не было в ней ни той яркой красоты, которую обычно предпочитают изображать на рекламных плакатах, ни прежнего цветущего вида. “Должно быть, в будущем ее любимый будет подмечать, как удивительно гладки ее пальцы по сравнению с огрубевшей на его руках кожей”, – подумалось Оскару.

С электрических проводов, что проходили вдоль автомобильной дороги, взмыла ворона. Усиленно взмахивая крыльями, она полетела в сторону городского парка. Видимо, порывы ветра оказались сильнее ожидаемого, и она тотчас села на тонкую ветку ближайшего дерева.

Еще раз взглянув на пустую беседку внизу, девушка отвернулась от окна, и ее с музыкантом взгляды пересеклись. Она посмотрела в развернутый на его коленях блокнот. Простенькая зарисовка плана дома была начерчена на странице.

– Запасной ключ от двери в мою комнату прикреплен на колечке, там же ключ от потайного шкафчика. Они спрятаны внутри локомотива детской железной дороги, – девушка откашлялась. – Поезд должен стоять в гостиной. Паровоз называется “Princess Elizabeth”. Моя гордость. Он из той самой редкой серии локомотивов Hornby. В нем есть потайная дверца со стороны угольного вагона-тендера.

Молодой человек перевернул страницу блокнота и снова принялся прилежно писать, будто послушный школьник.

В дверь кто-то постучал, и не дожидаясь реакции изнутри, приоткрыл ее. В щели показалась серебряно-кудрявая голова доктора. Глаза, быстро пробежав по палате, изучили обстановку, чтобы убедиться, что пациентка не спит. Дверь широко распахнулась. Лечащего врача сопровождала медсестра.

Он с серьезным лицом приблизился к девушке. Взял стоящий рядом стул, сел напротив нее, румяный, будто только что зашедший с мороза. По сравнению с этим розовым оттенком, щеки больной стали казаться еще бледнее. Музыкант по-новому взглянул на нее. Под кожей исхудалых скул будто прятался слой льда. Но следы болезни не испортили красивых очертаний лица. Волос не было видно под завязанной на голове косынкой.

Она определенно изменилась с той поры, когда в первый раз пришла на их скромный концерт. И, тем более, переменилась с момента, когда познакомила свою маму с многообещающим кавалером, по имени Ларри. В тот радостный день перспективный служитель фемиды признавался в планах о женитьбе, и слезы радости наворачивались на глаза обеих женщин. Но из-за глупых ссор пара очень быстро распалась.

Сейчас глаза молодой девушки уже не блестели так, как в день помолвки. Болезнь читалась в слабости ее рук, голову она поворачивала медленно, на тонкой шее сильно проступали жилы. Голос звучал слабее обычного.

– Эх, Эмма, погода какая… – сказал доктор, надевая наушники стетоскопа. Он пытался говорить веселым тоном. – За таким ветром я едва ли смогу тебя прослушать.

Медсестра открыла шторы на всех окнах палаты. Свет немного освежил угрюмое помещение. Доктор наклонился еще ближе к девушке, присев на край табуретки. Он привычно пропустил под одеждой стетоскоп, приложил металлическую мембрану к ее спине и принялся слушать. Девушка стала глубоко дышать.

Музыкант молчал. Он себя чувствовал не в своей тарелке и предпочел бы выйти, хотя сам уже примелькался персоналу. Его принимали то ли за родственника, то ли за бойфренда. Другие мужчины к пациентке не ходили, лишь несколько раз в госпиталь со своей бабушкой приезжал из дальней командировки Брайан. Чаще всех девушку навещала мать. Время от времени приходила подруга.

Серебряные брови доктора немного нахмурились и сдвинулись к переносице. Он внимательно вслушивался. На короткое время он закрыл глаза и сморщил губы. Несколько раз скулы напрягались, выражение лица было задумчивым. В палате наступила тишина.