Инициатор

В тот день в монастырь они не вернулись. Сестра Пелагея бежала по горным тропам, убегая вперёд и вынуждая догонять или падать и умирать на маршруте. Девочки плакали, карабкаясь по осыпям вверх или слетая по ним вниз, обдирая тело до крови. Шёл дождь, и слёзы путались с дождевой водой, грязью и известью, намешенной с камней ногами и руками, но кровь от разбитых коленей и ладоней нельзя было спутать. Алиса несколько раз срывалась — один раз скользнула ногой на обрыве, а другой — не рассчитав от слабости расстояния, не смогла схватиться за ветку, которую присмотрела для опоры. И скатывалась вниз, под ноги бредущим вверх подругам, от усталости не будучи не только в состоянии помочь или задержатся, но и просто заметить, что на земле не ствол поваленного дерева, а человек, такой же, из плоти и крови. Она, скуля и стискивая зубы, на четвереньках карабкалась наверх, сквозь слёзы смотря на исчезающие среди жёлтых деревьев чёрные фигуры и боясь потерять их из виду. И догоняла.

Потом вдруг прекратился ливень, и неожиданно сестра Пелагея остановилась на голом обрыве, с которого вся земля впереди лежала, словно на божьей ладони. Вывалившись следом, девочки упали на белые камни, жадно хватая ртами воздух, а с ним вместе, словно манну небесную — солнечный свет, золотой, вселенски сильный свет, пронзающий до самой сути, до самого нутра, дрожащего натянутым канатом позвоночника. И они плакали уже не от боли и усталости… Но от чего — даже спустя годы Алиса не смогла бы объяснить. И сестра Пелагея ходила вокруг них и тоже плакала. Она брала в сильные и по-матерински нежные ладони их лица и целовала в лоб, говоря что-то ласковое и жизнеутверждающее, но ничто не сохранилось в их памяти. Ничего, кроме самого состояния окружения солнцем, восхождения к нему, опьянения им.

Хотя нет. Одно Алиса всё-таки запомнила.

Всё возможно, чему мы позволяем быть…

…

Глава 8 Охота

— Подъём!

Носок сандалии ткнул Алису меж рёбер. Вздрогнув, она тут же стиснула зубы и открыла глаза. Отец Владимир стоял в нескольких шагах от неё, и сердце Алисы переполошено сорвалось в дикий ритм — священник за время её вынужденного сна переоделся в новую рясу и поверх возложил большой серебряный крест. Так облачались перед неторжественными обрядами. С трудом удержав на лице прежнее угрюмое выражение, она постаралась принять сидячее положение.

— Время позднее, — коротко сказал отец Владимир. — На связь с тобой не вышли. У тебя есть, что ещё сказать мне, нечисть?

Подняв глаза, Алиса покачала головой.

— Ты упорствуешь в своём ответе?

Алиса с усилием разлепила губы, усушившиеся за время вынужденного сна в единую массу, и глухо отозвалась:

— Много за мной грехов, отец, но не ложь вам.

Несколько мгновений он внимательно рассматривал её, а потом проворчал:

— Будь ты человеком, я бы сказал, что ты не лжёшь.

И замолчал, оставив недосказанным то, что итак было ясно обоим — твари, подобные ей, но уже перешедшие барьер, славились изворотливостью, тонким актёрским умением и неслабым рассудком, и даже священник, обученный для таинства исповеди, может оказаться слабее их возможностей. Алиса не отвела взгляда:

— Вы разбудили меня, чтобы поговорить или чтобы начать обряд?

Задумчиво оглядев её, словно принимая решение, отец Владимир наконец подошёл ближе и склонился почти до лица:

— Сегодня последняя ночь, когда ты можешь искать место будущего обряда?

Помолчав, Алиса кивнула.

— Я готов дать тебе возможность исполнить послушание… Пойдёшь со мной под печатью.

Дыхание Алисы оборвалось, взгляд лихорадочно заметался. Священник внимательно наблюдал за изменениями на лице пленницы, выглядывая за страхом и облегчением, смешенными в единую смесь, нечто большее.

— Это-то хоть снимете? — скривившись в неловкой усмешке, Алиса показала глазами на ленты скотча на руках и ногах.

Отец Владимир протянул к ней открытую ладонь, на которой лежала красного металла перстень с печаткой. Закрыв глаза, Алиса приподняла плечи и отвернула голову в сторону, подставляя шею. Священник взял недогоревшую тонкую свечу и наклонил над выбранным местом — ключичной ямочкой на плече девушки. Со свечи, чернея на лету, закапал воск, заполняя углубление, выстланное нежной кожей. Алиса сидела, не шевелясь, словно не замечая горячих капель. И лишь когда медная печать втиснулась в тёплую восковую подушку, она вздрогнула и закусила губу, сдерживая стон. Ей казалось, что нечто злое, острое буравится внутрь неё, пролезая сквозь мышцы в грудную клетку и оплетая сердце. Печать была поставлена.

Священник разрезал скотч, и Алиса, хмурясь от боли, начала тереть руки и ноги, сквозь едва терпимую ломоту возвращая им чувствительность. Только теперь она заметила, что соль в комнате сметена по углам. Отец Владимир вытащив из косяка торчащие ножи, бросил их на стол, где уже лежала пара, которую он забрал у Алисы, пока она была без сознания. Обернулся:

— Пошли, — и отодвинулся от прохода.