Читаем Инга. Мир полностью

— Фотай! — Олега облапил Нюху, чтоб не прыгала перед глазами, — мом, да фоткай скорее! Серега, дай камеру ей, вон рядом.

Горчик нащупал на углу стола фотоаппарат, сунул его Инге, стараясь, чтоб мальчик не понял — он услышал, отметил и рад, его обращению по имени.

Гордей вильнул и въехал в открытые ворота, рядом залаял Кузька, волоча цепку, и захлебнулся от изумления. А старик, расправив плечи и высоко задрав мосластые колени, проехал на середину огорода, заглушил мотор. Воздвигся, сбрасывая с плеча толстый красный рюкзак с плюшевой рыбой на колечке молнии.

— Нюха, получай добро. А ты, эх, машинку бросил, у тебя что, много таких? Богатей нашелся.

Олега суетился рядом, оттаскивая скутер с тропинки, оправдывался на ходу:

— Да бежали, знаешь как? Думал, днем поищу. Во, класс, а как нашел-то? Нюха, и рюкзак твой, Гордей его выкрал, да? Точно, как диверсант, вкрался к врагам.

— Та куда уж. Там Лидка работает, моего кореша внучка. Она мне его и притащила. А машинка упала, так назади и валялась, хорошо трава там высокая. Да пустошь.

— Нюха, — крикнул Олега, поднимая рюкзак.

Инга еще смеялась, держа в руке камеру, а Горчик уже перестал, внимательно глядя, как девочка, вдруг умолкнув, опускает голову, свешивая длинные волосы.

Олега болтал что-то, подходя с рюкзаком и дергая смешную пузатую рыбу. А вокруг стола становилось все тише. Инга села рядом, беря спрятанное под волосами трясущееся плечо.

— Что? Нюша, что с тобой?

Та дернулась резко, вырываясь. Вскочила, сбрасывая рукой блюдце. И побежала в дом, сутуля плечи. Олега кинул рюкзак и бросился следом.

— Что? — недоуменно повторила Инга. Оглянулась на умолкнувших мужчин и тоже пошла к дому, взбежала на крыльцо. Встала у открытой двери в комнату, держась рукой за притолоку.

— Я не смогу, — голос девочки был испуганным, — не смогу, — повторила шепотом.

Олега закрывал ее от матери, обнимая за плечи, шептал что-то. И повернувшись, глянул, будто прося помощи. Инга медленно села рядом с сыном.

— О-о-о, — сказала Нюха, чему-то в себе, и этот возглас, такой привычно уже милый и смешной, был сейчас полным страдания, — о-о-о, — повторяла, закрывая глаза и покачиваясь, будто там, в голове шло что-то сплошной чередой, и рвало ей сердце, насмехаясь.

— Да что… — беспомощно пожаловался Олега, прижимая ее к себе.

И вдруг Инга поняла, вспоминая его утренний рассказ о вчерашних событиях, о водке, которую надо было, но не стала, чтоб не бросать его, как сам попросил.

— Она вспоминает, Олежка. Ох, бедная.

— Чего вспоминает, — огрызнулся тот, — она не забывала ж. Мы так захотели. С ней.

— Она не вчера вспоминает, — печально сказала Инга, — а то, что раньше. Все. Совсем все.

— Ох, черт.

Нюха плакала, беспомощно, как пенькины котята, когда важная и толстая Пенелопа уходила поесть и валилась отдохнуть от них, не ведя ухом…Сжималась, притискивая к груди кулаки. Трясла головой.

— О-о-о, — в голосе был страх и удивление, а после — снова страх, почти ужас.

Инга подумала, сидя и касаясь рукой мягких волос, она не такая, как мы. Сейчас нельзя прикрикнуть или посмеяться, пристыдить, вздернуть. А что можно? Вдруг она не выдержит? Ей двадцать пять. Сколько успела она натворить, превращаясь в девочку Ню, убегая от света в поисках сильных и грязных ощущений? Какой свиток сейчас развертывается перед той, что не подозревала даже? Не выгоняла из памяти, приказывая себе забыть, не складывала в дальний угол, а просто напрочь не знала, что делала Ню, с кем делала и как. Может быть там, в ее воспоминаниях и Олежка, как он сказал — два дня бегал за ней, в Киеве. И через месяц поехал в Питер, спасать. Господи, что же он там видел, когда встречался вместо Нюхи с девочкой Ню? Бедный мальчик.

Она поверх руки сына обняла худые плечики.

— Ты еще хочешь варенья? Того, совсем синего, чтоб почти черное. Из слив.

Говорила мягко-мягко, будто вела по уху тонкой пуховочкой розового цветка альбиции.

— О-о… — голос девочки прервался. Плечи перестали трястись и только вздрагивали.

— А мне можно?

Инга поняла сказанное. Мне — можно ли? Или это только для хороших, у которых не бывает такого прошлого?

— Нюша. Какие-то мы все собрались дураки. Находим попереживать и кидаемся переживать. Ты думаешь, одна такая? Другие просто помнят и запирают на замок. Чтоб никому-никому. Можно, конечно. Вива делала. Оно ужасно вкусное.

Она поднялась. Дальше пусть сами. Им обоим трудно, ну что ж. Виве было ужасно, когда погиб муж. Инга всю жизнь прожила одиночкой, со своей правдой. Горчик сидел в тюрьме. И вот Олега получил любовь, отягощенную самым для мужчины горестным. Наверное, это те самые скелеты, что во всех шкафах.

— Одну банку я для тебя спрячу. Чтоб никто. Чтоб только твоя.

Она вышла и остановилась в коридоре. Из комнаты слышался мерный трагический голос Олеги:

— Оно моё, моё сливо-, сливо-воё варе-ниё. Для Нюхи я его берег, собрал и прятал, тайно… э-э-э… пёк. Мешал мешком, крутил крючком! И в банку я его скопил, в сарай унес. И там — зарыл!

Инга тихо пошла к выходу, стараясь не захохотать в голос, понимая — после могут прийти слезы, и придется успокаивать уже ее.

Перейти на страницу:

Похожие книги