Инга. Мир

Она хотела еще подколоть сына, вызвать на разговор, спросить. Но усталость накатила волной. Это жизнь, думала Инга, мерно шагая гудящими ногами, и это их жизнь, они сейчас ее живут, и лучше, чтоб жили сами, а она так, побудет немножко в стороне, чтоб не влезать в каждый диалог и каждую перепалку. Захочет, расскажет сам.

И будто услышав ее мысли, Олега заговорил на ходу:

— Я же не просто. Ты что думаешь, я прям злодей такой, да? Бедную девочку обижаю. Мы с ней в Москве познакомились, полтора года назад. Помнишь, я не приехал, один раз? Тебе позвонил, что я метнусь лучше в Киев, на денек. Чтоб регистрацию обновить.

— Помню. Вива ужасно скучала, сильно расстроилась.

— Да вот же! Лучше б я тогда домой. А я дурак, с Нюхой в Киев. А она там меня отшила. Осталась. Мне на работу, а она, ой, Олежка, ой, любимый. Короче, я еще два дня бегал там за ней, уговаривал. Плюнул и уехал один. Эта коза позвонила через месяц. Из Питера. Ой, Олежка, ой, любимый, приехай, забери меня отсюда.

— Поехал?

Олега промолчал, идя следом. Инга кивнула. Вокруг толпились сосны, черные и угрожающие, но дальше уже нежно серебрилась ночная вода, перечеркнутая стволами.

— А про тебя. Клянусь, то она сама выдумала. Ничего я не говорил, про тебя-то. Я вообще, когда с ней, я…

— Что?

— У меня голова не работает. Не то что язык. Ничего я не говорю. С ней.

Из-под ног разбежался светлеющий в темноте песок пляжа. Сосны встали за спинами, молча. Слева светили мелкие и редкие огоньки окраины села.

— Море светится, — сказала Инга, — знаешь, да? Ходил купаться ночью?

— Не успел.

Она хотела сказать, как раньше, ну так пойдем, а, сыно, выкупаемся, посмотрим. Чтобы успеть. И не сказала.

— О! — мрачно сказал Олега, — вот.

Правее их, по другой тропинке к воде медленно шла неясная фигура, смутно взблескивая при движении.

— За нами шла? — удивилась Инга.

— Как же, — с горечью отозвался Олега.

На полосе прибоя, переступая ногами по светящимся пенкам, Нюха медленно стащила купальник и пошла в воду, раскидывая руки, будто они — крылья. Нырнула, и через несколько метров вынырнула, светя белыми по воде кругами.

Инга и сын стояли, глядя, как вышла из воды, нагибаясь, взяла в руку блестящую дискотечную тряпочку и пошла, в другую от них сторону, поддавая ногой воду. А после свернула в сосновую рощицу.

— Пошли? — Олега решительно отвернулся и двинул к дому Гордея, — завтра к вечеру едем на Пресняк. Недалеко, гуреющих объедем и там, за ними встанем. Мы сегодня народу флаера пораздавали. Ты с нами?

— Спать хочу. Утром подумаю, ладно?

Олега не стал ужинать. Молча ушел в комнату, один, не дожидаясь, когда остальные придут из города. Инга еще посидела с Гордеем, тоже молча, говорить уже не было никаких сил. Даже идти в палатку сил не было, потому и сидела, глядя слипающимися глазами, как Гордей, опустив лампу к самому столу, вяжет на лески свинцовые самодельные грузила. Старик тоже молчал, иногда покашливал, и тогда снизу раздавался стук, это дремлющий Кузька готовно колотил хвостом об пол. А потом взгляд Гордея стал каким-то уж чересчур пристальным, и тогда Инга, невнятно испугавшись, что он может что-то сказать, или чего доброго сделать — к примеру, облапить ее длинными руками и унести в палатку, чтоб не спала за столом, поднялась, и, пробормотав спокойной ночи, ушла. Заснула так крепко, что не слышала, как вернулись Димка сотоварищи, шумно вполголоса переругиваясь, мылись у крана и гремели чем-то у распахнутых багажников машин.

10

— Кто-то перевернул луну, — голос был ясным и убедительным, — нечаянно. Теперь из нее прольется дождь. Чтоб не было, надо перевернуть ее обратно…

Инга вытянула ноги, улыбаясь во сне. Слова о луне, смешные и странные, но совершенно правильные. Она ведь знает, с детства, если луна опускает краешек, значит, пойдет дождь. Так и есть, он выливается из лунной чашки. Нужно поднять руку и подтолкнуть, выровнять.

— Правильно, — согласился девичий голос, — так и сделаем.

Две руки — смуглая и светлая, поднялись в бледнеющее небо, к покосившейся лунной половинке.

— Мам? Ты спишь?

Рука во сне опускалась, и открывались глаза, прямо перед ними — бледная синева натянутого шелка. Инга поджала ноги и, моргая, приподняла голову.

— Олега? Ты чего? — села, опираясь на руки.

В просвете сетчатого входа маячила темная голова.

— Проснулась? Вылезай. Мне показать надо.

— Да… да, сейчас. А сколько?

— Шесть часов. Давай, я жду.

Инга вылезла из палатки, жмурясь на раннее солнце. Сон не уходил, цеплялся за голову мягкими лапами, обижался. Еще бы спать и спать, утро совсем.

Олега сидел за столом, крутя в руках плеер. Наушники валялись, раскинув тонкие проводки.

— Кофе бы, — Инга уселась на край лавки, — а где все?

— Спят. Гордей на рыбалке. Потом кофе. Ты как, очнулась?

Встал, кладя плеер.

— Мы что, куда-то пойдем? А брать камеру, ну и это, полотенце там?

— Ничего не бери. Полчаса и вернемся.