Информация. Собственность. Интернет. Традиция и новеллы в современном праве

На вопрос о том, что же представляет собой собственность, возможен и другой ответ, который основывается на ином понимании понятия или дефиниции. Сошлемся на учение Э. Кассирера о понятии как функции. Функция, дающая тип зависимости между членами ряда, не есть сама член ряда. Но таким образом понятие не выводится, а предполагается, ведь, предписывая некоторому многообразию порядок и связь элементов, мы предполагаем уже наличие понятия. Каждая функция представляет собой всеобщий закон, охватывающий, благодаря последовательным значениям, которые может принимать переменная, все отдельные случаи, в которых он применим. Против логики родового понятия, стоящей под знаком субстанции, выдвигается логика математического понятия о функции47. С точки зрения логики функции определение собственности как господства над вещью оправданно постольку, поскольку под это понятие подходят все случаи ограниченного реального господства над реально существующими вещами, а также и потому, что это понятие является результатом индуктивного (в смысле, который вкладывал в это понятие сам Кассирер) исследования.

При этом нет никакой необходимости понимать под вещью некую материальную единицу (имущество). Напомним одно тонкое наблюдение О. Шпенглера относительно того, что в нынешнем законодательстве (а со времен Шпенглера — второй том "Заката Европы" увидел свет в апреле 1922 г. — законодательство в сфере вещных прав практически не претерпело изменений) "лица" и "вещи" вообще не являются понятиями права, а "лишь прочерчивают банальную границу между человеком и всем прочим, они осуществляют, так сказать, естественнонаучное различение"48. Из приведенного наблюдения О. Шпенглер делает вывод о том, что если античное право было правом тел, то современное право — это право функций: "Почему содержание патентного закона не поддается включению в вещное право? Почему авторское право оказалось не в состоянии понятийно отделить духовное творение от его форм, которые можно передавать, таких как рукопись и печатная продукция? Почему в одной и той же картине в противоречии с вещным правом приходится различать художественную и материальную собственность — посредством разделения приобретения оригинала и приобретения права на воспроизведение? Почему похищение предпринимательской идеи или бизнес-плана ненаказуемо, а похищение клочка бумаги, на котором сделан набросок, наказывается в уголовном порядке? Потому что сегодня над нами все еще довлеет понятие телесной вещи: Требованием будущего становится перестройка всего правового мышления по аналогии с высшей физикой и математикой"49. В качестве примера, как сказал бы Шпенглер, "схоластического реализма понятий" можно привести точку зрения В.А. Белова, который возмущается непониманием "того очевидного обстоятельства, что предметы материального мира, вещи (документы) и нечто идеальное (права и "символы") объективно невозможно подвергнуть идентичному правовому регулированию, сообщить им одинаковый правовой режим"50. Собственно, весомых аргументов в пользу своей точки зрения В.А. Белов не приводит, а вместо этого категорично утверждает, что так просто не может и не должно быть: "Если же бездокументарные бумаги — это нечто бестелесное, но не совпадающее с субъективными правами, то нужна конструкция особенного абсолютного права на это самое "нечто бестелесное", ибо права собственности на бестелесное, в том числе и на право, быть не может. Во всяком случае, не должно"51. Естественно, что судебная практика, которая, невзирая на "постулаты юридической науки", складывается в пользу признания права собственности на бездокументарные акции и другие ценные бумаги, вызывает у автора крайне негативные эмоции. Завершая "полемический диалог" современного юриста с философом прошлого, ответим В.А. Белову словами самого О. Шпенглера, который был убежден в том, что, когда праву навязывают традиционные, но ставшие пустыми схемы, "право делается не оружием, а обузой, и действительность продолжает двигаться дальше не вместе с историей права, но помимо нее"52.