Информация

Да, решение было вынесено, обжаловать никто не стал. Бесполезно. На какое-то время я, да и Наталья, наверное, о нем забыли. По крайней мере я заставил себя не думать об этом долге и последствиях его невыплаты, чтобы как-то жить дальше. Новая вспышка нашего конфликта произошла весной две тысячи девятого, но получилась вялая и заранее обреченная на быстрое затухание. Зато следующая, в начале декабря того же года, загнала меня сюда, в слепой закуток квартиры, заставила запереться на все запоры и отключить телефоны… Не только, конечно, она стала причиной, но в том числе и она. Впрочем, об этом потом.

А пока было лето две тысячи восьмого. Хорошее, нескучное лето.

Наши футболисты в четвертьфинале чемпионата Европы победили голландцев, что стало поводом тысячам пивших пиво по домам и клубам вывалиться наружу, махать флагами и орать: «Рос-си-я!» Какая-то сила заставила и меня выйти на улицу, перебраться по мосту через Третье кольцо и присоединиться к ликующему молодняку возле метро «Автозаводская»… Каким-то чудом я не нажрался.

После победы над Голландией все ждали разгрома Испании в полуфинале и очень изумились, когда те вынесли наших со счетом три – ноль. Вчера названные великими Аршавин, Торбинский, Семак даже не смогли забежать в штрафную испанцев… Москва погрузилась в траур, но ненадолго. Вспомнили, что вот-вот начнется Олимпиада, и стали подсчитывать будущие медали. Некоторые недоумевали, почему нет там нашей сборной по футболу, – в представлении новоявленных болельщиков российские футболисты находились уже где-то вблизи бразильцев…

В середине июля началось обострение отношений Грузии с Южной Осетией. Это стало главной темой выпусков новостей на ТВ. Обстрелы, грозные заявления с обеих сторон, эвакуация из Цхинвала-Цхинвали… Подобные обострения происходили почти каждое лето, но в этот раз шуму было слишком уж много, и я лично не удивился, когда узнал, что грузинские танки идут на Цхинвал (Цхинвали), а слепые перестрелки превратились в бои.

Случилось это в тот же день, что и открытие Олимпиады. У нас в агентстве полушутя (именно полушутя, почти всерьез) сокрушались: «Зачем такие информационные бомбы одновременно взрывать!»

С неделю Москва пристально наблюдала за боевыми действиями в Южной Осетии и Грузии, ожидала взятия Тбилиси, ужасалась известиям о тысячах погибших, потом поражалась, причем с некоторой примесью разочарования, что погибших оказалось всего-то несколько сотен; смаковала кадры с подбитыми танками и раздувшимися от жары трупами солдат (чьими танками и чьими солдатами – грузинскими, осетинскими или российскими, – было не совсем ясно)… Поняв, что наши бойцы победили, Москва рьяно стала болеть за наших олимпийцев.

Вообще патриотизм в то лето в Москве, да и, судя по всему, во всей России достиг наивысшего подъема за последние годы, а может, и за несколько десятилетий. Люди стали мягче друг к другу, выглядели единым целым, двигались уверенней и энергичней; даже вроде бы резко побогатели – одевались лучше и ярче, на улицах становилось все больше новых автомобилей, а бомжей и нищих – меньше…

Лично у меня в то лето тоже все было очень даже неплохо. Если отбросить тяжбу с бывшей женой, то и отлично. Заказы по размещению информации поступали обильно, в агентстве дела обстояли нормально, и даже переезд офиса на улицу Девятьсот пятого года не вызывал у меня особой тревоги. Жалко, конечно, было оставлять привычное место, но на новом кабинеты оказались просторнее, вообще здание светлее и свежее; метро, как и на Триумфальной, тоже рядом. Единственный минус – гендиректор с нами не переехал, остался, и поэтому Полковник получил практически неограниченную власть…

К одиночеству я как-то привык, точнее, научился с ним бороться – за день старался вымотаться до предела, чтобы легче было уснуть. Много гулял, много катался на велосипеде, много читал, особенно книг по истории Второй мировой, которых издавалось невообразимое количество. В основном они оказывались туфтой, но зато очень увлекательной.

В середине августа я съездил в родной город и получил обратно права. Матери стало заметно лучше, она уже шевелилась, хотя ходить пока не могла, говорила с трудом, невнятно, но все же… Сиделка у нее была хорошая, денег я не жалел.

Иван без гундежа оплатил транспортный налог на «Селику», купил техосмотр, страховку. Этим самым, как я считал, с него снялась часть долга.

С Максимом и Свечиным почти не общался тогда, да это и к лучшему, – не слышал Максова нытья, не впитывал туповатое свечинское раздражение.

Лучшее определение моего тогдашнего состояния – позитив. И, судя по всему, большинство окружающих тоже в нем пребывало. Материальный достаток, победы спортсменов, мягкое лето, бодрые речи руководителей государства, короткая война и убедительная победа. Все в порядке.

Появившиеся примерно в июле – августе известия, что в США начался финансовый кризис, насколько я знаю, в первый момент обрадовали даже разбиравшихся в экономике людей. Вот, дескать, в Америке проблемы, а у нас, наоборот, – подъем по всем фронтам.