Информация

– Очень мы вас ждали, очень надеемся на помощь. Никто, кроме Москвы, помочь нам, видимо, не в силах… Да и не хочет никто, если уж честно… В общем, нашему селу, Тарумовке, больше двухсот лет. Основано казаками, в том числе и моими предками, и они поставили здесь церкви. Одна из них, Андрея Первозванного, уцелела. В советское время была в запустении, но мы ее отреставрировали, и теперь выглядит как новенькая.

– Да, – посчитал нужным вставить я, – красивая.

– Мы старались… Деньги собирали, художники из Кизляра расписывали… Приход довольно большой – по праздникам полон храм… Все вроде бы хорошо, а… а нехорошо. Есть у нас женщина такая, Асият Газимагомедова, предпринимательница…

Принесли шашлык и соус. Тарелки с шашлыком были странные: сверху смотреть – мелкие, а на самом деле высокие, сантиметров десять… Виктор Федорович продолжал говорить, я же пытался разобраться, что это за обман зрения такой. Наконец не выдержал:

– Простите, а почему тарелки такие? Чтобы есть было удобней?

– Что?

– Ну, высокие…

– А, – Виктор Федорович поморщился, отвлекаться на такую чепуху ему явно показалось обидным, – там кипяток. Чтобы баранина дольше не застывала.

– Ясно. Извините, что перебил.

– Да нет, я понимаю… Выпьем?

– Не против.

Мы ели очень вкусный и сытный шашлык из почек, печени, еще чего-то, иногда глотали водку, запивали теплым морсом, и фоном звучал голос Виктора Федоровича. Зная, что запомню из этих тысяч слов и десятков фактов ничтожно мало, но все же стараясь вбить в память хоть что-то, портя этим себе ужин, я ругался в душе, что не захватил из сумки диктофон… Включил бы и не парился…

Впрочем, в последующие дни мне повторили почти то же самое раз двадцать разные люди. И когда я делал материал в Москве, то к помощи диктофонных записей почти не прибегал.

А в тот первый вечер я как-то легко и незаметно запустил в себя граммов семьсот водки (Виктор Федорович подливал, а я не отказывался), объелся и стал подремывать.

– Вижу, вы устали с дороги, – скорее раздосадованно, чем сочувствующе произнес принимающий. – Что ж, отдыхайте. Завтра к половине десятого подъеду. Встретитесь с главой района, с другими еще…

– Н-да, извините, – я тяжело поднялся. – Нужно рассчитаться. – Сделал движение достать деньги.

– Нет-нет, я заплачу! Вы же гость!

– Спасибо…

Зевая, порыгивая жиром, будто мультяшный Обеликс после пиршества, я побрел к себе в номер.

Улегся, но сонливость, как назло, прошла, и я долго бессмысленно смотрел документальный фильм про изобретателя радио Попова. Развлекательные каналы вроде «СТС» и «ТНТ» здесь не ловились…

Три дня мне пришлось работать одновременно и журналистом, и правозащитником, и человеком из Москвы.

Утром Виктор Федорович привез меня в редакцию районной газеты. Она размещалась в большой длинной избе, стоящей посреди некоего пространства, которое при тщательном изучении местности оказалось бульваром. То есть справа и слева находились проезжие части, разделенные полосой метров двадцати шириной, на которой росли деревья, трава, была дорожка и стояло вот это здание…

Около часа я сидел над чашкой кофе и слушал жалобы главной редакторши, крупной женщины, уже пожилой, видимо, давным-давно пребывающей в тягостном состоянии.

И вот она подробно объясняла такое свое состояние:

– Тяжело, очень тяжело, честно вам скажу, нам здесь живется. Выживают нас, выдавливают всяко. Боремся, как можем, но что толку… Все к одному идет… Нет, толк есть, конечно, но все равно… Не жизнь это… Я сама из села Раздолье. Тут недалеко… Там родилась, выросла, всю жизнь отработала… Работала в совхозе «Первая пятилетка». Больше тысячи коров и бычков было, овец семь тысяч. В советское время еще огромную свиноферму построили, но ее лет двадцать уж нет – до кирпичика уничтожили, с лица земли стерли прямо. Понятно, они свинину-то не едят, только они ведь не одни здесь. А нам каково… Ну, это ладно. Главное, весь совхоз развалили, разграбили, а остатки без комиссионной оценки, без всего приватизировал последний директор – Магомедов. И совсем все в упадок пришло. Теперь у него там две сотни коров, не знаю, наберется или нет, овец гурта три от силы. Зато все его личное… А такой совхоз был – и виноградники, и зерно сеяли… Я боролась, так моего мужа так подставили, чуть не посадили. Подбросили две гранаты в багажник и тут же нашли. Дали четыре года условно, да и то потому, что гранаты были без запалов этих. «В следующий раз, – сказали, – с запалом найдем». Пришлось нам сюда переехать. Вот повезло, место редактора как раз освободилось. У меня филологическое образование, стихи сочиняю, и работаю, кое-что полезное делаю. А муж совсем скис… В пятьдесят три как старичок совсем…

Кроме редакторши и меня, в избе были еще две девушки – сотрудницы газеты. Молодые и фигуристые. Русские, судя по виду. Время от времени заходили в кабинет, где мы сидели, спрашивали редакторшу что-то по поводу номера, та отвечала, объясняла, а я отдыхал взглядом, рассматривая их… Симпатичные.