Спустя около получаса, их наконец пригласили. Гриша с Аней вошли в мрачную, холодную комнату с хирургическим столом, на котором лежало тело, прикрытое белоснежной простынёй. Следом зашёл криминалист, следователь, а также два высоких санитара, один из которых был постарше и с приплюснутым носом, а второй худой, как молодая берёзка, с длинной ЭМО-чёлочкой.
Недолгая думая и абсолютно ничего не говоря, следователь лёгким движением руки сдёрнул с трупа простыню, и она увидела его лицо. Григорий был поражён увиденным. Тот лежал в одежде, что даже ботинки выдавали свою форму, через простыню, оставленную в ногах.
— Почему он в одежде? — спросил тут же Гриша.
— Мы ещё не обследовали его, — ответил следователь, — для начала Анна Максимовна должна опознать своего отца и сказать нам, действительно ли это он?
Аня медленно подошла к столу. Слёзы капали из её глаз, но лицо мертво сжалось в таком выражении, будто ей было совсем безразлично. Подобравшись поближе, она склонилась рядом с подбородком мёртвого.
— Эх, папа, папа, — хрипнула она, после чего резко развернулась ко всем присутствующим, и выпрямившись объявила, — это он!
— Ну что ж, вы уверены? — спросил следователь.
— Да, — чётко ответила она, утирая слёзы, — вы обследовали его?
— В каком смысле?
— При нём что-нибудь было?
— А, вы об этом, тогда, ещё нет, а почему вы спрашиваете?
— Дело в том, что уйдя из дома, тогда, неделю назад, он взял кое-что из моих личных вещей.
Криминалист тут же надел перчатки, и принялся обшаривать карманы покойника.
— Вы об этом? — спросил он, вынув из внутреннего кармана куртки умершего ту самую расчёску, при виде которой, волосы на голове Григория будто уже наконец встали дыбом, ведь именно её он держал в своих руках ещё вчера.
***
— Ты что, из ума выжила, думала, я не догадаюсь, о том, как ты могла подбросить её ему? — сказал он ей, когда они были уже на улице.
— Возможно, но ведь соль то в другом, — ответила Аня игриво.
— В чём, какая соль, какой смысл разводить весь этот концерт? Может быть, и папаша твой умер из-за тебя?
— Нет, до этого никогда не дошло бы, но раз уж так сложилось, — безмятежно произнесла она, засунув руку в задний карман его брюк, от чего Гришу чуть не ударило током.
— Ты чё творишь? — взвизгнул он, отскочив от неё подальше, — твои шутки, это…
— Это не шутки, и я уже не малютка, — сказала Аня, положив свою расправленную ладонь ему на грудь.
— Ты хоть понимаешь, что ты несёшь, что творишь? Я щас пойду и Антону всё расскажу, как есть, чтоб он знал с какой… нет слов, чтобы тебя обозвать, он встречается.
— Не расскажешь, просто дело в том, что я знаю, как ты дрочишь на меня, зачем ему знать и это? — всё также спокойно молвила она.
— Ошибаешься, да при одной только мысли, если бы она и объявилась, о твоей… — окинул он её взглядом с головы до ног, — наготе, мне противно, ты посмотри на себя, тебе сколько?
— Я уже не ребёнок!
— Я знаю, жаль, что ты не догадываешься об этом.
— Да мне плевать, что ты там знаешь, учти, если не уступишь мне в этом, в чём я тебя не умоляю, а пока просто по-дружески прошу, я сделаю всё, чтобы ты оказался за решёткой, если уж ты такой трусишка.
— Ну а Антон тебе на что?
— А он пока не хочет торопить события.
— И ты решила попросить меня, человека, что в принципе, не то что семнадцатилетнюю, а даже собственную невесту, когда она у меня будет, не тронет до самой брачной ночи!
— Ну и дурак, — сказала она, махнув своей ручонкой ему на прощанье.
— У меня на этот счёт другое мнение, в корне другое, но пускай нас рассудит правда, что явно не на твоей стороне, — с громким эхом на всю улицу, сказал он ей вслед.
***
— Безысходность, полнейшая безысходность, и ни малейшего шанса на честный успех, — размышлял Григорий, возвращаясь с работы, уже довольно поздно.
Когда он проходил под фонарями соседнего от своего дома района, над головой что-то заскрипело, зашумело, и то и дело загудело, как включенный фен, от чего Гриша тут же посмотрел вверх, увидев на фоне вечернего неба затухающий фонарь. Тот, видимо зажжённый совсем недавно, уже увядая в своей предсмертной схватке, вершил последние остатки своей силы, больно уж любопытно притягивая взгляд, до тех пор, пока лампа не взорвалась, спустив вниз свои горячие искры.
Рванув вперёд, и только лишь вперёд, Гриша только и слышал, как за его спиной осыпается свежий огонь, заливающий собою кусты и траву. Обернулся он только в конце улицы, увидев лишь слегка разгоревшийся куст и подпаленную траву.
И дело было не в том, что уже более месяца тяжбы ведущего следствия вились вокруг Григория, а в том, что сама Настя, будто вцепилась в него живьём. Ведущие следствия даже смотрели материалы с камер видеонаблюдения, на которых действительно было запечатлено то, как Настя давала в руки Гриши свою расчёску и забирала обратно. Но на записи было видно и то, что на её рабочем столе было четыре расчёски, и теперь она пыталась доказать что одной из них, она как раз не досчиталась перед смертью отца.