– Павел Карлович, толку-то в вашем полку! Коли это один-единственный полк… Я вас безмерно уважаю, но против петербургского гарнизона вы со своим полком, простите великодушно, слабоваты будете… С Вязинским и Друбецким мы располагали бы силой в шестьдесят тысяч штыков. При нынешнем раскладе примерно столько же будет против вашего отважного полка. Я не отменный специалист в военных вопросах, но прекрасно помню, что штыков у вас не более двух тысяч… и даже менее. Я, разумеется, с самого начала не принимаю в расчет писарей, плотников, денщиков, фурлейтов, фельдшеров и прочую нестроевую сволочь… С этим убогим количеством солдат ни о чем серьезном говорить нельзя.
Кестель вскочил. Его лицо кривилось в какой-то непонятной гримасе.
– Так какого же… какого же рожна вы два года назад меня уговорили пойти на сделку?
– А мы вас не особенно-то и уговаривали, милейший Павел Карлович, – елейным тоном произнес фон Бок. – Вы сами на всех парусах неслись навстречу. Усматривая для себя превеликую выгоду. Мы же, честное слово, не виноваты, что обернулось именно таким образом…
Кестель буквально рухнул в кресло, уронил голову на руки.
– Да вы попросту бездари, – простонал он, не поднимая головы. – Косорукие бездари… Отравить два года назад императора Александра, отравить цесаревича Константина – и не прихватить за компанию Николая… Все было бы гораздо проще и легче…
– Павел Карлович, друг мой, мы все же – не олицетворение совершенства, – пожал плечами камергер. – Никто тогда не принял Николая всерьез, да вдобавок никто не знал, что именно в его пользу было составлено завещание императора… Никто не видел в нем реального претендента на трон, полагали, достаточно будет поднять гвардию, предъявить требования, и все устроится наилучшим образом… Недодумали, не все знали, упустили момент… Еще не поздно все исправить…
– Как?! Одним моим полком?
– Ну, в конце концов, есть менее шумные средства, не требующие многолюдства, боя барабанов, переворота…
Кестель рывком поднял голову:
– Вы серьезно?
– Ну разумеется, – мягко, будто ребенка утешал, сказал камергер. – Никому из нас нельзя уже отступать: выбора нет совершенно, обязательства, принятые нами на себя перед…
Он замолчал, оглянулся на темные окна, и Ольга увидела в его глазах откровенный страх – как, впрочем, и у других. Четверо косились на окна, за которыми простиралась густая ночная тьма, и лица у всех были невеселые.
Кестель горько рассмеялся:
– Ну, это радует – не мне одному придется при неудаче держать ответ…
– К сожалению, вы правы, друг мой, – сказал камергер с наигранной бодростью. – Но у этого положения есть и полезная сторона, да-да, представьте себе… Когда четверо решительных, смелых людей, лишенных всех и всяческих предрассудков, прекрасно понимают, что выхода у них нет и проиграть они просто не вправе… Именно такие ситуации и принуждают выложиться до конца, господа мои. Ничего особенно страшного не произошло – всего-навсего стало ясно, что на штыки рассчитывать не приходится. Это еще не конец. Как справедливо заметил кто-то из древних философов, любой конец в то же время – начало чего-то нового…
– Через две недели – большие маневры в Царском Селе, – сказал фон Бок с явным намеком.
– Вот именно, – кивнул камергер. – Слишком удобный случай, чтобы им не воспользоваться. А посему прошу всех сохранять хладнокровие. Друбецким займется граф, так что все, я уверен, кончится благополучно. Нам остается подождать каких-то две недели, – он улыбнулся почти беззаботно. – А потому, друзья мои, можете пока развлекаться и далее… я имею в виду ваши, граф, с Готлибом забавы. Вчера вам, правда, помешали…
Фон Бок зло сказал:
– Узнать бы, кто это путается под ногами…
– А что тут гадать? – безмятежно сказал камергер. – Никаких особенных загадок. Так уж сложилось, что наша очаровательная Олечка случайно оказалась наследницей колдуна из захолустья. Этого отшельника, что торчал на мельнице. Ну вот она и вступилась за названую сестричку… Мне это совершенно точно известно… Нет-нет. – Он решительно поднял руку. – Ни один из вас к ней и близко не подойдет, даже не сделает ни малейших попыток… ну, вы понимаете. Это моя добыча, и любого, кто будет путаться под ногами, я накажу незамедлительно. Вам всем понятно? Вот и прекрасно. Или вы против, фон Бок?
Немец торопливо сказал:
– Нет-нет, я о другом… Если она вмешалась, значит, каким то образом могла за нами наблюдать?
– Логично, – кивнул камергер, вдруг помрачнев.
– А где тогда гарантия…
– Гром вас разбей, вы правы! – вскочил камергер. – Никакой гарантии… Казимир, немедленно покличьте…
Ольга поняла, что самое время убираться восвояси. Она отступила к тому месту, где затаилась под дубом, не мешкая поднялась в воздух и понеслась прочь так быстро, как только была способна. В ушах туго посвистывал ветер, стало холодно, освещенное окошко белого домика превратилось в крохотного светлячка далеко внизу.