Индексация

Макса долго била мелкая нервная дрожь, переходящая по возрастающей амплитуде в конвульсии. Потом конвульсии резко прекращались и снова подступала новая волна мелкой дрожи.

Это был шок – отупляющий и обезболивающий, не дающий реагировать ни на что, не дающий думать ни о чём, кроме одной мысли: «Мамы, папы – НЕТ!».

Сколько это продлилось – час или 3 часа, Макс не помнил, но, когда немного пришёл в себя, то позвонил директору и сообщил о произошедшем.

Владимир Адамович, также разволновавшись, говорил в трубку слова поддержки и приносил соболезнования. Голос его тоже срывался и видно было, что дыхание перехватывало, ведь отец был и его другом. Наконец, чуть успокоившись он произнёс:

– Сколько надо дней, столько и бери. О работе на время забудь, тебе и так предстоит сейчас быть собранным и заниматься этими тягостными делами. Если что надо, звони. Я всегда на связи.

В Санкт-Петербург, Максим полетел с сестрой 3 ноября.

Крематорий Санкт-Петербурга находился на северо-восточной окраине города по адресу: Шафировский проезд, дом 12. Именно там происходило опознание тел погибших и забор крови для ДНК.

Здание крематория представляло из себя двухэтажное здание из серых блочных плит, и напоминало характерную архитектуру домов культуры небольших городов в поздний советский период. Перед главным входом имелась довольно просторная площадка, выложенная серой плиткой, по периметру которой располагались бетонные клумбы с редкими, но живыми цветами и скамейки.

Единственное напоминание о современном времени – это окна и двери корпуса здания были сплошь из стеклопакетов.

В большом холле их встретила сотрудница МЧС, и сверив со списками, сначала поинтересовалась нужна ли помощь психолога, а затем, получив отрицательный ответ, указала на кабинет отбора крови для анализа ДНК.

Затем к ним подошёл страховой агент, который сделал копии с их паспортов и свидетельств о рождении, а также платёжные реквизиты для перечисления средств компенсации. Он рассказал, что все ближайшие родственники погибших, прошедших процедуру идентификации личности, получат по 2 миллиона рублей страховых выплат.

Компенсации… Как неуместно слышится это слово и по факту не означает его. Компенсировать кого или что? Жизнь отца или матери? Разве что-то может их заменить? Конечно, от денег никто не отказался, но это, наверное, единственный случай, когда их приход не радует.

Людей было много, они прибывали с каждым часом. В тёмной одежде, сгорбленные, убитые горем. Кого-то вели под руки, кто-то где-то рыдал навзрыд и туда на звук моментально устремлялись психолог и врач с медицинским чемоданчиком. По холлу носились запахи корвалола и нашатыря. На большом плоском экране телевизора, ежеминутно отражалась информация по спискам: кто, откуда, год рождения, стадия процедуры идентификации.

После отбора биоматериала, всё та же сотрудница МЧС поинтересовалась будут ли они ожидать результатов здесь, находясь в Санкт-Петербурге, есть ли у них где остановиться или уедут домой, поскольку процедура идентификации может занять от 2–х дней до 3 недель.

Макс с сестрой решили остаться.

Но остановились они в гостинице «Москва» на площади Александра Невского. Им невыносимо было заселяться в предложенном МЧС отеле, где размещались другие иногородние родственники погибших. Подальше от боли, от скорби, от тяжёлой атмосферы.

По молчаливому согласию, в дни их пребывания в Санкт-Петербурге и ожидания результатов идентификации личностей родителей, ежедневные маршруты с сестрой были разными.

Макс бесцельно бродил по Невскому и Владимирскому проспектам, улице Миллионной, Марата, Восстания, Петровской набережной и реки Фонтанки. Он везде представлял, что не будь трагедии, его родители могли бы пройтись здесь и насладиться видами Казанского и Исаакиевского соборов, Зимнего дворца и дворцовой площади. Полюбовались бы видами дворцов: Мариинского, Воронцовского, Мраморного, Аничкова, Михайловского, Строгановского…

Теперь всю эту красоту они не увидят, да и он видел её лишь через пелену, застилавших глаза слёз.

Полина же, каждый вечер рассказывала о том, какие церкви и соборы посетила и где поставила свечи за упокой родительских душ. География её посещений также была обширна – это Троицкий собор Александро-Невской лавры, Казанский кафедральный собор, Смольный собор, Собор Спаса Нерукотворного, Спас на Крови, Спасо-Преображенский собор, Собор Владимирской иконы Божией матери.

Через несколько дней, а именно восьмого ноября, им позвонили и сообщили об идентификации останков их родителей.

Две урны с прахом родителей они привезли в родной Белогорск, где и замуровали их за мраморной плитой в колумбарии городского кладбища.