Индеец с тротуара

— Правда как в раю, — взволнованно сказал Чарли.

— А главное, — продолжала она, — белые здесь почти никогда не появлялись, а если и появлялись, то очень редко. Резервация была не их землей. Им запрещалось охотиться или ловить рыбу в этих местах; они даже не имели права покупать у индейцев дичь или рыбу.

— Скорее бы взорвать эту плотину! — сказал Чарли.

— Если ее и взорвут, должны пройти годы, прежде чем солнце осушит землю и она снова оживет и будет давать людям такое изобилие.

— Но это же будет? — Чарли словно умолял ее сделать все, чтобы так оно и было.

— Может, и будет когда-нибудь, — сказала она с улыбкой, — и тогда индейцам не придется больше танцевать для туристов, не надо будет перекупать японские побрякушки, стирать с них клеймо «Сделано в Японии» и выдавать белым за индейские сувениры. Обочины дорог не будут завалены пустыми банками из-под пива, бутылками из-под виски — может, тогда у индейцев появится надежда.

Чарли закрыл глаза и откинулся на спину.

— Хотел бы я дожить до тех времен и поселиться здесь.

— Это было бы замечательно, — сказала она.

— И тогда мы могли бы завести себе корову, свинью и посадить огород.

Она перебила его.

— «Мы»?

Чарли и не заметил, как выпалил это. Он рассмеялся неожиданно, но без смущения.

— Ну, ты могла бы держать корову, и я бы мог держать корову, ты могла бы посадить огород, и я бы мог.

— Но на самом деле ничего этого нет, — сказала она и подняла руку, — поэтому можно говорить «мы», «у нас» — ведь это только мечта.

Они рассмеялись, тихо, естественно, как шелестели вверху листья, как журчала бегущая по камням вода.

Помолчали немного, и Чарли спросил:

— Послушай, как ты, девушка, так глубоко понимаешь все это?

— Очень просто, — сказала Бетти. — когда я жила в Сейуарде, я печатала на машинке. Надо же было кому-то делать это — печатать петиции, письма штатным властям, конгрессу, бюро по делам индейцев, в газету... Никто, кроме меня, не умел печатать. Постепенно я стала вникать во все индейские дела, и в конце концов поняла; если наши не сделают решительного шага, электрическая компания продлит договор на аренду плотины еще на пятьдесят лет, и тогда я предложила взорвать ее.

— Это предложила ты?

— А что тут удивительного?

— Но ты вовсе не похожа на жестокого человека.

— А я не жестокая. Ты когда-нибудь видел, как кошка защищает своих котят? Так вот, у меня будут дети, и я должна защищать их сегодня, чтобы они могли жить в раю земном.

— Но если здесь так тяжело, почему бы тебе не уехать из резервации? Ты умеешь печатать на машинке, у тебя есть образование, ты умная, могла бы найти работу в Милуоки.

Бетти повернулась, посмотрела ему прямо в глаза.

— А ты был счастлив в Милуоки?

— Нет, — сказал Чарли, — не был.

— И думаешь, я могла бы быть счастлива там?

— Пожалуй, нет. Ты мечтаешь о другой жизни здесь, в этой долине. Теперь я тоже могу представить себе эту кукурузу, эти высокие стебли в полях. Расскажи мне обо всем еще раз. Расскажи, как погиб мой дед. За что он боролся? Почему они убили его? Расскажи мне все сначала.

И она снова стала рассказывать тихим голосом о маленьких сладких золотистых дынях, созревавших под теплым солнцем на черной земле, об оленях, которые спускались зимой по низким, поросшим лесом холмам, чтобы полакомиться сеном из стогов, припасенных для домашней скотины; о диком рисе, склонившемся над бортами каноэ под тяжестью метелок, — стоило дотронуться до них, и крупные зерна сыпались прямо на брезент, расстеленный на дне лодки.

Она рассказывала об утках и гусях, которые плыли следом за наполненными рисом каноэ и подбирали остатки; о репе, которую, если у тебя была с собой соль, можно есть, вытащив прямо из земли, и заедать куском черного хлеба, а потом запивать прохладной чистой водой из ручья, — вот тебе и завтрак! — и о том, что в каждом погребе будут храниться впрок банки консервированной рыбы и бутылки со сладким янтарным кленовым сиропом, и мешки с мукой, и связки лука и перца, ящики с картофелем, маленькие тыквы и морковь, зарытая в песок, и свиные туши, которые надо разделать пополам, потом еще раз пополам, а потом — разрезать на маленькие кусочки и жарить. И вокруг будут царить мир, любовь и тепло.

Она говорила о стариках и старухах, о том, как молодежь снова будет сидеть у их ног и внимать их мудрым речам...

Бетти замолкла, и они долго-долго сидели, прижавшись друг к другу, возле маленького ручейка в глухом лесу, где светила луна. И тогда Чарли Ночной Ветер тихо сказал:

— Это больше, чем мечта. Это может стать правдой. Мы должны добиться этого.

ГЛАВА 11

Почти совсем рассвело, когда Чарли добрался до того места, где ручей уже не бушевал вокруг камней, а тихо струился, впадая в залив.

На коричневых листьях папоротника белела легкая изморозь, а на камнях, все еще отдававших остатки вчерашнего тепла, темнели пятна влаги. Чарли стянул сапоги, сунул их в большой бумажный пакет с остатками хлеба и мяса и вошел в воду. Вода была теплой, намного теплее воздуха.