— Не смейте! У вас нет права называть моего ребенка своим внуком! — глаза вдруг противно защипало, а голос пресекся, заставляя меня чувствовать стыд за такую слабость. И перед кем?!!
Остро захотелось ударить, сломать что-то, причинить боль и вред, излить на всех копившуюся злость и обиду так, чтобы всем жарко стало, но позорно сжимающееся горло от этого прямого, полного вины взгляда темно-карих глаз, сходство которых с теми другими невозможно было игнорировать, и все усиливающиеся ласковые поглаживания внутри явно грозили обратить мой порыв в унизительную бабскую истерику. Да что со мной, в конце концов, творится?
Я опустила голову, уткнувшись взглядом в землю, скрывая собственные чувства и прячась от чужих. Стараясь выглядеть как можно решительней, пошла обратно в дом, протиснувшись сначала между Романом и Главой, а потом и между застрявшими в дверях мордоворотами Амадеу. Они так и стояли там все это время, наблюдая за развернувшейся драмой. Внутри я уселась на стул, имитируя высокомерную манеру Романа, держа спину так прямо, что аж мышцы свело. Роман не говоря ни слова прошел и встал за моей спиной. Как мне это, интересно, воспринимать? Как демонстрацию того, что мы по-прежнему союзники и он на моей стороне в случае чего, или он просто занял удобную позицию, чтобы скрутить меня можно было мгновенно, потому что уже переметнулся к Главе? Хотя о чем это я? У Романа всегда своя собственная сторона.
Глава так же не стал садиться, как, впрочем, и соблюдать трагичную театральную паузу, и сразу перешел к подробному рассказу.
После нашего эпичного побега они, как и положено в подобных случаях, экстренно собрали и Совет, и всех братьев поголовно в главном доме и принялись в своей обстоятельной манере решать, как лучше поступить со мной и предателем Романом. Разногласий по поводу меня ни у кого не возникло. Немного сожалений, что пропадет впустую одна из и так немногочисленных Дарующих, но привыкнуть ко мне никто не успел, связанных со мной братьев так же не было, опять же характер вспомнили, так что грустить было некому. Умерла так умерла, как говорится.
А вот по поводу Романа разгорелись жаркие дебаты. У него оказалось много сторонников и сочувствующих. Одни выдвинули версию, что это не я попала под его влияние, а он, бедняга, поддался чарам коварной распутной женщины. Опять же вспомнили Рамзина и его на меня реакцию. Типа, сначала он пал жертвой моего странного влияния, а затем и Романа накрыло. Тут же нашлись те, кто вспомнил, что у Романа вообще не было связей с женщинами уже очень много лет, по крайней мере тех, о которых бы кто-то знал. Другие же яростно доказывали, что Роман был нацелен на место Главы Ордена и все делал совершенно осмысленно и расчетливо. В итоге они погрязли в спорах относительно того, как правильней поступить, и в допросах всех, кто был близок к Роману и лучше знал его, а значит мог подсказать, где бы мы могли укрыться.
Именно в разгар этих дебатов и объявился Рамзин в сопровождении небольшой армии странных монструозных паразитов. И быстрее, чем кто либо смог понять, что происходит, Орден с тысячелетней историей практически прекратил своё существование. Мгновенно, бескровно, но убийственно эффективно.
Никто ничего не успел сделать, и даже те братья, что попытались в последний момент воззвать к своим драконам, не получили никакого отклика. Драконы покинули своих проводников, либо что-то помешало им прийти на помощь. Я видела, что, когда Глава говорил о том, что драконы почему-то не отреагировали на нападение, сильное смятение отразилось на пару секунд на его лице, а голос дрогнул. Очевидно, что собственная неожиданная слабость, потеря контроля над ситуацией и неспособность оказать достойное сопротивление были не просто шоком для него. Это грызло и практически разрушало этого властного мужчину, хоть он и сохранял внешнюю несгибаемую решительность. Я успела это прочесть и даже прочувствовать нутром, хоть он и спрятал прорвавшуюся слабость за прежней железобетонной стеной невозмутимости.
Меня же удивил и разозлил коктейль собственных эмоций от этого. От краткого момента гадкого злорадства до болезненного сочувствия человеку, вся жизнь которого в единую секунду обратилась в нечто совершенно безумное, а близкий человек оказался совсем не тем, кем ты считал его всю жизнь. Уж я-то знала, каково это. И в этот момент наплевать, что ты сам виноват в этой ситуации не меньше, чем внешние обстоятельства. Больно от этого не меньше. Вот что за глупый характер у меня? Мне бы расхохотаться в лицо этому заносчивому засранцу напротив и сказать, что так ему и надо, но вместо этого меня охватило беспокойство и грусть. И еще мысли о том, что же там с этим придурком Рамзиным? Конечно, понимаю, что ему хочется проучить братцев за то, что сослали его черте куда, где жизнь была явно не сахар. Я бы и сама с удовольствием вставила им по самые гланды, если бы знала как, но…