Инь vs Янь. Книга 2

Сказать, что в тот момент сердце совершило тошнотворный кульбит, было не сказать ничего. Обладая способностью делать ментальные установки и внушения, я прекрасно знал, о чем он говорит. Но это просто было невозможно! Дракон бы ни за что не позволил никому вмешаться в мой разум и установить там блоки. Чушь какая-то… Должно быть ею. Я в этом просто уверен, но острая игла сомнения, проскользнув между ребрами, уже впилась в сердце.

— Ты ожидаешь, что я тебе поверю? Никто не смог бы вмешаться в мое сознание! Это магия чистой воды! Поэтому кончай морочить мне голову и или помоги мне снять оковы или готовься сдохнуть прямо сейчас, — не сдержавшись, прорычал я.

— Твое право не верить, конечно, человек с двойной душой. И я не говорил, что кто-то влез в твою голову. Ты это сделал сам, а извне просто управляли этим. Мне даже любопытно, кому или во что такой, как ты, должен так верить, чтобы самостоятельно выстроить для себя застенок? Хотя это, конечно, уровень дилетантский — так воспользоваться чужой верой. Вот загнать в ментальную темницу тех, кто ненавидит и активно сопротивляется, это настоящий дар, — от слов вожака откровенно разило самодовольством.

Его слова грохотали мощным набатом в моей голове, словно там переворачивались огромные камни. Дракон в этот момент снова шевельнулся, и от него пришло что-то вроде нетерпения, словно он уже устал ждать от меня чего-то. Отец сам произносил каждого слово ритуальной фразы, обрекающей меня на заточение в этом слое, а Роман лишь препроводил в тоннель. Значит, выходит, именно то, что я привык свято верить в каждое его слово, и сделало мои оковы нерушимыми, обладающими «магической» силой? Должен ли я верить в это? Отец, человек, которого я знал и любил всю сознательную жизнь. В чьей кристальной честности и правоте ни разу не усомнился. Вожак мааскохии — враг, желающий выжить любой ценой. Но зачем ему лгать в таком? С другой стороны именно отец помог тогда справиться со мной и был против моей связи с Яной. Я все это время оправдывал его тем, что он просто был жертвой искусной подковерной игры и манипуляций ублюдка Романа, но что, если он тоже хотел удержать меня как можно дальше и дольше вдали от моей женщины? И он-то точно мог знать, что ни у кого не будет достаточно силы, чтобы наложить на меня эти мифические оковы насильно. Ни у кого, кроме меня самого! Идиот я! Все события, слова, жесты вдруг выстроились в идеальную картину, сквозь призму которой образ самого близкого человека исказился и стал уродливой маской расчетливого чудовища. Камни в голове вдруг взорвались, обращаясь раскаленной пылью, которую я изгонял из себя с каждым новым выдохом. А дракон взвился внутри, практически ликуя и разворачивая огромные призрачные легкие в торжествующем реве. Но теперь горечь разочарования и злость хотели выхода.

— Но раз ты говоришь, что моих оков не существует, то выходит ты все равно мне бесполезен, вожак, — возможно, стоило бы быть благодарным ему за это прозрение, но сейчас я его просто ненавидел за ту правду, которую так больно принять.

— Может и так человек. Но разве ты не хочешь отплатить той же монетой тем, кто воспользовался твоим доверием? Не испытываешь желания увидеть их запертыми в их собственных призрачных тюрьмах? Я могу сделать это для тебя. Могу в наказание сделать их твоими рабами. Могу заставить страдать по-настоящему. Разве ты готов простить им и позволить избежать наказания?

Готов ли я простить? Ну нет! Хочу ли, чтобы те, кто отнял у меня любимую, причиняя невыносимые страдания и сослав меня сюда, испытали тоже самое? Почему бы и нет! Месть — это низко и недостойно сильного? А использовать доверие другого человека для того, чтобы его же и наказать, сотворить из него орудие пытки, кандалы терзающие ежесекундной болью — это достойно? Если все, в том числе и отец, посчитали так, то почему бы не испробовать им это и на себе! И мне плевать на то, какими бы великими идеями они при этом ни руководствовались! Насколько далеко я готов ради этого зайти? Еще не знаю. Но отныне я больше не член Ордена, не брат, покорный их законам и правилам, не послушный боец в их строю. Я тот, кто покарает их за свою боль, заставит их пережить ту же муку потери, что и они меня. А потом я заберу свою женщину и буду сам по себе.

Переведя взгляд на вожака, я мрачно ухмыльнулся.

17