И тогда пришёл он. Призыв. Не голос, не слова, и даже не четкий образ. А просто отчаянный зов души, которая ощущалась такой безумно родной, любящей так кристально беззаветно, так истинно, что сила этого чувства взорвала меня, разрушая, стирая, распыляя в молекулы. А потом эта же сила собрала меня заново, вкладывая в каждую частичку новой меня эту абсолютную потребность другого существа во мне, только во мне во всем бесконечном количестве существ, живущих в бесчисленном числе слоев бытия. И эта потребность заставила меня развернуться обратно без единого сомнения, потому что свет, зовущий к свободе, померк для меня, утратив свою непреодолимую притягательность. Не время, у меня есть тот, ради кого я должна вернуться и сразиться за него. Я возвращалась, падая обратно в темноту, и лишь на мгновение мне тогда показалось, что я вижу мамино лицо, по которому катятся слёзы, но они от счастья. А еще издали будто взирали огненные глаза с облегчением и жадной тоской.
Но я не спешила посвящать Романа, что уже помню все обстоятельства обряда до мелочей, хоть он и старался меня расспрашивать, то и дело задавая неожиданные вопросы. Да, сейчас мы, может, и на одной стороне, но вечно так не будет. Просто потому что, несмотря ни на что, не намерена была оставаться в этом дурдоме, вне зависимости выиграет он в своей гребаной игре или нет. Мой ребенок не будет ничьей марионеткой и средством достижения каких-то целей, по хер на их возвышенность и судьбоносность. И уж тем более я не позволю никому убить нас, просто потому что кому-то так кажется правильней. Поэтому я, может, и не профи и даже не любитель, а жалкий чайник во всяких политических интригах, но собираюсь использовать все, что могу понять и заметить в собственных целях. Абсолютно ясно, что Роман рвется к власти в Ордене и совершенно неважно, что он прикрывается идеями великого реформаторства ради всеобщего блага. Для меня важно другое — он будет использовать меня и моего ребенка. С другой стороны у нас Глава. Тот явно не намерен выпускать из своих рук бразды, и кроме всего прочего я так понимаю, что ему рождение внука почему-то как серпом по яйцам. Видимо, поэтому и была эта спешка с Восхождением. Ведь наверняка он имел все основания надеяться, что оно закончится плачевно. Я скорее всего должна была потерять ребенка, а при особо удачном раскладе и сама помереть. И тогда одним махом решились бы несколько проблем. Роман не получает двенадцатую Дарующую в свой послужной список, что автоматом отодвигает его претензии на членство в Совете на неопределенный срок. Я перестаю существовать, а значит Рамзин, куда бы они там его не сослали, по возвращении перестает чудить. Нет объекта — нет глупых поступков. И плюс, если я умираю, то вопрос с нежеланным ребенком решается сам собой. Жестоко, но весьма практично. И за последнее время я сама себе стала поражаться, потому что перестала испытывать ненужную сейчас злость или возмущение по поводу несправедливости того, что никто вокруг не считал мою жизнь никакой особой ценностью. Гнев и обида мне сейчас не советчики.
Мы вошли в огромный зал, посреди которого был установлен длинный стол на некотором возвышении. Явно для того, чтобы сидящие за ним все равно были выше тех, кто стоит перед ними. В этом чертовом Ордене будто каждая деталь рассчитана на то, чтобы воздействовать на мозги окружающих. Освещалось все это безобразие вонючими факелами, поэтому высокий потолок и углы терялись в тенях, создавая дополнительное нервирующее ощущение затаившейся угрозы.
За столом восседали сейчас семь мужиков разной наружности, из которых я знала только Главу. Объединяло их всех только «я охерительно заносчивый мудак» выражение на лицах. Все они рассматривали меня с любопытством, граничащим с попыткой вивисекции, и лишь только Глава жег взглядом, будто уже ставил некое клеймо прямо посреди моего лба. Мне очень хотелось злорадно оскалиться ему в ответ и спросить:
— Что, сука, один раз не вышло? Попытка номер два?
Но я была еще в своем уме, как бы там не считали некоторые, и поэтому просто скромно потупила глазки и чуть переместилась за спину Роману, делая вид, что неловко чувствую себя под этим массированным наблюдением, а на деле просто занимая более стратегически выгодную позицию.
— Вы заставляете себя ждать, брат Роман, — раздраженно сказал один из мужиков, со смугловатым лицом с резкими почти рубленными чертами и блестящим черными волосами.
— Прошу прощения, — смиренно поклонился Роман.
— Итак, что мы обсуждаем сегодня? — спросил черноволосый.
— Нам нужно принять решение по поводу Восхождения этой Дарующей, брат Родерик, — сухо произнес Глава.