— А вот тут ты ошибаешься, Яна Крамер. На данный момент я знаю о тебе почти все. О каждом шаге в твоей недолгой и довольно никчемной жизни. Хотя, должен признать, ты прилагала массу усилий, чтобы она была достаточно яркой. Жгла себя, с наслаждением предаваясь однажды выбранной роли бунтующей жертвы обстоятельств и чужой черствости и предательств. Причем делала это так долго, что выбраться из этого стереотипа, в который затолкала сама себя, будет совсем нелегко.
— Нет никакого долбаного стереотипа!
— Думаешь, если будешь орать громче, то сможешь убедить меня или себя?
— Мне не нужно никого убеждать!
— Знаешь, а я не стану спорить с тобой сегодня, девушка. Тебе еще предстоят встречи с другими братьями и беседы с ними. А я пока оставлю тебя и дам возможность подумать. Может, хватит уже упиваться ролью вынужденной жертвы и взращивать в себе искусственно страдания?
— А, ну да, самое время стать жертвой добровольной во имя великой цели. Так выходит?
— Именно так! — Роман не спеша пошел к двери. — Когда отдаешь что-то с чистым сердцем и с искренней убежденностью, что поступаешь правильно, а не вынужденно, сама суть меняется. Ты больше не покорная чужим ветрам жалкая щепка, а рычаг, обладающий немыслимой силой. Пришло время стать тебе взрослой и взглянуть на мир и на себя честно, не прячась за перенесенные потери и несправедливость жизни, и решить, кто же ты на самом деле.
Дверь хлопнула, отрезая меня и от самого Романа, и от моей возможности спорить с ним. Оставляя наедине со своими мыслями. Я вдруг ощутила себя водой, в которую кинули здоровенный камень. Волны гнева, застарелой обиды, боли от потерь всколыхнулись, превращаясь в цунами, и заметались в душе, многократно отражаясь и становясь всё мощнее с каждой минутой. Они бушевали, набирая силу, разнося в клочья с таким трудом достигнутое призрачное равновесие и разрушая выстроенные стены, будто они из бумаги. Ведь этот проклятый мужик никак не может быть прав! Ведь так? Я ни от чего не прячусь, я такая, какая есть. Я дрянная, испорченная, грубая, бесконечно сломанная, и меня уже не починить! Или все же это самообман? Оправдание, за которым я спряталась и действительно сижу за своей болью, как за ширмой, прячась от необходимости выйти и жить дальше? Не пытаюсь вернуться к тому, о чем мечтала когда-то, о том, о чем мы часами говорили с мамой. Каким-то образом я незаметно для себя обратилась в существо, сконцентрированное на том, чтобы и дальше пребывать в отчужденном от всех пространстве и никуда оттуда не думающее выбираться. Но ведь это не может быть правдой! Хотя почему нет? После маминой смерти я поклялась себе, что стану врачом и поступлю в Корпус Мира. Буду ездить по всему миру и помогать спасать жизни людей каждый день. И кем стала в итоге? Еще одной скандально известной избалованной доченькой состоятельного папаши, прожигающей жизнь, выражая какой-то тупой протест… Чему? Что помешало мне вовремя остановиться и придать жизни новое направление. Нет, не новое. А вообще хоть какое-то. Что не дало стать кем-то, кроме разломанной фарфоровой куклы, получающей удовольствие, когда об ее острые осколки режется любой, кто подошел слишком близко.
Я тряхнула головой, пытаясь выгнать все эти неуместные сейчас мысли. Не об этом мне нужно думать. А о том, что все вокруг меня на данный момент ведут некие свои игры, цели которых мне не понятны и не близки ни разу. И, собственно, я бы хотела вникнуть в их смысл только для того, чтобы понять, с кем мне будет выгодней «дружить», чтобы освободиться. Я не собираюсь на самом деле принять хоть чью-то сторону. Намерена остаться на своей собственной. Понятно, что Роман нарочно затронул причиняющую мне боль тему и оставил меня в раздумьях, надеясь, что я вскиплю и приду к нужным ему умозаключениям. Ну что же, взбесить ему меня удалось, признаю. Но и принимать его точку зрения я не собираюсь.
Я даже не услышала, как вошла Амалия, и заметила ее, только когда под ее дорогими туфлями скрипнули останки ни в чем не повинной посуды.
— Надеюсь, ты не в голову ему все это бросала? — с долей беспокойства спросила она.
— К сожалению, нет, — буркнула я.
— Яна, не шути так. Я совсем не хочу, чтобы Роман потребовал твоего препровождения в орденский дом. Там я не смогу помочь тебе ни советом, ни делом.
— Я помню, — с трудом удержалась от ядовитого замечания насчет этой самой своеобразной помощи.
— Я не вправе просить тебя рассказать, как прошла ваша встреча. Но ты, если хочешь, можешь поделиться со мной, — мягко произнесла она.
Я посмотрела в миндалевидные большие глаза этой женщины, явно светившиеся неподдельной заинтересованностью, и задалась вопросом, какую же выгоду она хочет извлечь, участвуя в моей судьбе? Потому что, похоже, все вокруг делали все совсем не из альтруистических побуждений. Ага, здравствуй, паранойя.