Инь vs Янь. Книга 2.

— Во имя вечности, мне 39! Не припозднился ли ты с этим вопросом?

— И все же.

Настаивает, с моей точки зрения, на совершенно никчемной сейчас правде? Да пожалуйста!

— Понятия я не имею, каким ты был родителем. И откуда бы мне знать, если до 12 лет я знал, что ты есть только из рассказов бабушки! А после, когда ты забрал меня к себе, все наше общение сводилось к твоим сухим замечаниям о моей слабости и несовершенстве и бесконечным лекциям об ответственности, возложенной самим фактом происхождения. В то время, когда мои сверстники носились, играя с утра до ночи, я зубрил малопонятную историю Ордена и его выдающихся братьев, тренировался до жуткой боли в теле и черноты в глазах, находился в окружении совершено чужих людей, большинство из которых целенаправленно отказывались общаться со мной. Или если и говорили, то от них отвратительно разило лицемерием и бесконечными оглядками на то, кто мой отец. И если бы не искренняя забота Амалии я бы в один распрекрасный день загнулся в каком-то закоулке орденского дома, а ты, пожалуй, и не сразу и заметил.

Я поморщился от отвращения к самому себе, потому что последняя фраза прозвучала подозрительно жалко.

— Ты должен был понять с самого детства, что твоя жизнь никогда не будет такой, как у твоих сверстников. Не важно — удостоился бы ты драконей благодати или нет, но жить как все тебе никогда бы не пришлось.

— О, да. Уж об этом ты говорил мне столько раз, что забыть было не вариант. И если честно, тогда я беззаветно верил твоим словам и жилы рвал, чтобы ты хоть раз похвалил меня.

Кстати, ни разу этого так и не дождался, но говорить об этом и опять скатываться к озвучиванию детских обид не собирался.

— Значит, моё лишенное эмоций отношение причиняло тебе боль? — в голосе не любопытство или сочувствие, а просто желание внести ясность.

Я, не сдержавшись, коротко рассмеялся.

— Поверить не могу, что мы говорим об этом и именно сейчас. Зачем?

— Затем, что я собираюсь объяснить, почему вел себя так.

— Я пришел сюда не за твоими откровениями, — как ни старался, но сдержать раздражение не смог. Впрочем, стоит ли вообще заморачиваться? Сколь бы я ни старался, на фоне ледяной невозмутимости отца все равно всегда казался себе истеричным дерганным мальчишкой. Указывать на что он мне не забывал никогда. — Мне давно плевать почему, знаю только, что со своим ребенком таким не буду. И поэтому я здесь, а не потому, что желаю сеанс семейной психотерапии с тобой.

— И тем не менее, думаю, тебя не слишком затруднит выслушать меня, — как обычно, тон не подразумевает отказа.

Я, резко выдохнув, посмотрел на щелястую стену за его спиной и дернул головой, предлагая делать, что хочет.

— Я так вел себя потому, что эгоистично защищал свое сердце от возможной скорой потери.

Я едва сдержался, чтобы снова не рассмеяться. Слово «сердце» мой отец мог бы употреблять только в качестве обозначения органа, перекачивающего кровь, но никак не в связи с какими-то чувствами.

— Думаю, ты уже давно знаешь, что до тебя у меня уже были пятеро сыновей и две дочери, — хмыкнув, я кивнул. Это не был никакой секрет в Ордене. — Ни один из мальчиков не удостоился драконей благодати. И мои дочери так же не явили способностей Дарующих. Поэтому все они, прожив отведенный обычным людям срок, умерли один за другим.

В этот момент голос отца дрогнул, впервые выдавая хоть какие-то эмоции. Моё нутро против воли сжалось в сочувствии. Я еще даже не стал сам отцом, но не желал даже впускать в разум мысль о том, каково это — пережить собственного ребенка. И не одного. А всех. Да, я был слишком молод по меркам Ордена и до встречи с Яной вообще не думал о детях. Да и назвать осмысленным мое поведение, когда я трахал ее без защиты под давлением безумия дракона, язык не повернется. А ведь это обычная практика для братьев Ордена — видеть, как их дети рождаются, живут и умирают, оставляя их жить дальше.

— Поэтому, когда я встретил твою мать, я эгоистично и совершенно осмысленно пошел на преступление против законов и устоев Ордена в надежде все же оставить после себя хоть одного потомка, одаренного благодатью, — монотонным голосом произнес отец, все так же глядя прямо на меня.

— Ты? — ошарашенно я уставился через стол. — Хочешь, чтобы я поверил, что ты — образец непогрешимости мог нарушить хоть один из своих обожаемых законов и догм? Не-е-ет, скорее уж небо упадет на землю.

— Это не вопрос твоего доверия, а свершившийся факт, результатом которого явилось твое рождение, — слова врезались в мой мозг так, словно были брошенными камнями.

— Твоя мать была потенциальной Дарующей. И я это смог распознать практически сразу. Как и то, что к моменту нашей встречи искра ее жизни уже едва теплилась, отсчитывая последние месяцы. Я совершенно осмысленно не стал ей открывать, кто она, соблазнил ее и убедил родить ребенка, дабы оставить после себя хоть какой-то след в мире.

— Что, прости? — шок стремительно рос, и просто захотелось услышать собственный голос, чтобы понять, что все реально, а не какая-то нездоровая фантазия.