Инь vs Янь. Книга 1

чтобы я забыла и злость, и обиду, и то, что,

скорее всего, он станет собой обычным раньше, черт возьми, чем вытащит из меня свой член. Все, что между нами происходит изначально неправильно, как-то вывернуто наизнанку.

Поэтому я встаю и, выдергивая из-под

Рамзина свои пижамные штаны, одеваю их,

ощущая на своей коже жар, как будто он хочет сжечь этот кусок ткани глазами.

— Потому что ты сам сделал все это таким сложным, Рамзин, — отвечаю я. — Неужели ты думаешь, что все можно поменять в мгновение ока просто потому, что ты так решил?

— Так наша проблема все же в наличии времени, — он не спрашивает, а как будто подтверждает что-то самому себе.

Резко выдохнув, Рамзин поднимается с кровати и идет в сторону кухонной зоны, по дороге снимая пиджак и галстук и расстегивая рубашку.

— Кстати, ты никак не прокомментировал мою перестановку, — говорю я в его широкую спину.

— Мне плевать, где стоят вещи. Если хочешь,

можем их хоть в море вышвырнуть, -

безразлично говорит он.

На столе стоят бумажные пакеты, которые он, видимо, привез. Бросив свою рубашку на кухонный мягкий табурет, Рамзин достает из одного из них бутылку вина, и мои брови ползут вверх от удивления.

— Ты привез мне вино, Рамзин? — недоверчиво прищуриваюсь я. — Разумеется, оно отравлено.

— Не в этот раз, — хмыкает мужчина и достает бокалы и штопор.

Он отворачивается, и я наблюдаю, как перекатываются под его кожей длинные мышцы спины, когда он вскрывает бутылку.

— Просто у меня кое-что выгорело, Яна, и я хочу это с тобой отпраздновать, — продолжает он, не поворачиваясь и колдуя над бокалами.

— Если надеешься, что я напьюсь и сама на тебя запрыгну, ковбой, то боюсь тебя разочаровать. Для этого виньчишка недостаточно, — язвлю я.

Рамзин вдруг замирает и опирается обеими ладонями на столешницу. Его голова опускается вниз, и плечи поникают, в то же время мускулы вдоль позвоночника напрягаются, как будто ему жутко тяжело. Но через полминуты он снова выпрямляется и оборачивается ко мне с двумя бокалами в руках.

— Выпей со мной за удачу, Яна, — его взгляд становится колючим и жестким. Нет больше того Рамзина, что ввел меня в заблуждения обманчивой открытостью.

И меня это радует. Такому жесткому ему я знаю, как противостоять. Перед таким я знаю,

как захлопнуть двери в душу. Я принимаю бокал и, отсалютовав ему, пробую белое вино.

Его вкус насыщенный и терпкий,

обволакивает мой язык и ласкает горло.

Рамзин смотрит мне прямо в глаза, будто подначивая меня, и выпивает свой бокал быстро и до дна. Я усмехаюсь и следую его примеру.

— Надеюсь, у нас будет достаточно времени на то, чтобы ты простила мне все и поняла,

для чего я это делаю, — говорит Рамзин, все так же неотрывно глядя на меня и как будто что-то выискивая.

— А я надеюсь… — начинаю я и тут чувствую,

что волна жара, по силе сравнимая только с цунами, ударяет в меня, и я начисто забываю обо всем, что хотела сказать.

34

Я невольно прижимаю ладонь к животу и замираю, пережидая этот поток огня,

прокатывающийся по моему телу от желудка во все стороны к самой коже и словно вода,

отразившись от нее, возвращающийся обратно. Как только эта волна замирает, я делаю жадный вдох, вдруг поняв, что не дышала какое-то время. Поднимаю глаза на

Рамзина и вижу его, смотрящего на меня цепким прищуренным взглядом, будто считывающим с меня малейшую реакцию.

— Что ты сделал? — говорю и пугаюсь своего голоса. Он слишком громкий и режет мне слух, как будто я ору в пещере, и звук возвращается ко мне, несколько раз странно искажаясь.

В этот момент новая волна еще сильнее и горячее прежней взрывается в районе диафрагмы и летит по каждой клетке тела, и в этот раз она прорывается на поверхность кожи, и мягкая пижама в мгновение обращается в жесткое рубище, терзающее чрезмерно чувствительную поверхность тела повсюду. Я охаю и зажмуриваю глаза в ожидании, когда меня отпустит. Но в этот раз все длится дольше и ощущается гораздо острее.

— Ублюдок, ты все же отравил меня, — я стараюсь шептать, но выходит все равно неимоверно громко. — За что, Рамзин?

Волна отступает, и я открываю глаза, но понимаю, что все окружающее пространство будто смазалось, и единственное, что я могу видеть хоть немного отчетливо — это здоровенная фигура Рамзина, но при этом черт его лица я уловить не в состоянии. Они искажаются, меняются, становясь все менее отчетливыми. Я начинаю пятиться, а может,

мне так только кажется, но точно знаю, что я пытаюсь уйти, отодвинуться от присутствия

Рамзина, потому что знаю, что мне нельзя находиться сейчас с ним рядом. Почему? Это не могу вспомнить, то точно уверена, что так нужно.

— Яна, с тобой все будет хорошо!

О-о-у, теперь у Рамзинского голоса появился цвет. Темно-бордовые облака, перевитые ломанными аспидно-черными венами появляются в том месте, где на его расплывшемся для меня лице должен быть рот. Они кратко повисают в пространстве, а потом растворяются, уступая место следующим.

— Яна, я не позволю ничему плохому с тобой случиться. Понимаешь меня?

Наверное, нужно ответить на вопрос, но я слишком увлечена рассматриванием новых облачков его слов.