которым заразил меня Рамзин. А потом уже будет можно снова собираться с силами и бороться…
— Готова попросить меня? — не голос — грубое урчание сгорающего от нетерпения зверя, и именно он отрезвляет и дает хоть мизерную,
но опору. Нет, это не сила воли, да о чем вы!
Эта самая сила испустила дух от первого же прикосновения его рта, а может и гораздо раньше. Нет, сейчас мне осталось только моё ослиное упрямство.
Хочется сказать что-то эффектное,
насмешливо-высокомерное, но единственное,
на что меня хватает, это выдавить хриплое
«Нет!». И за это короткое слово моё тело мстит мне болезненными жесткими спазмами внизу живота.
Рамзин коротко выдыхает мне в затылок,
вжимается особенно сильно, толкаясь бедрами и давая ощутить охрененную степень своей готовности.
— Ты уверена? — почти угрожающе рычит он, а моё воображение вдруг подкидывает мне изображение золотозубого гопника из электрички с его коронной фразой «Ты не знаешь, что упускаешь!». Боже, мужики всегда и везде одинаковы. Из моей груди вырывается нервный смешок:
— Абсолютно!
Рамзин тут же отстраняется, и мое тело меня за это просто ненавидит прямо сейчас.
Но не пошло бы оно.
— Как скажешь. Я подожду, — голос Рамзина такой холодный, что, кажется, вода в душе должна замерзать прямо на лету. — Времени у меня в достатке.
Он быстро выходит из кабины, и я позволяю себе посмотреть через мутное стекло, как он вытирает свое тело. Резкие движения по телу,
каждый сантиметр которого вызывает у меня жажду почти смертельную, за которую я ненавижу и себя и его.
— Заканчивай побыстрее и иди в постель, -
приказывает Рамзин и выходит из ванной.
Вот тогда я позволяю себе сползти на пол душевой и тихонько заскулить, получая от своего тела по полной.
Когда выхожу в полотенце в спальню,
Рамзин лежит на постели, закинув за голову свои руки и прикрыв простыней только самый низ живота, и тонкая ткань и не думает скрывать специфические особенности рельефа под ней. Я так понимаю, что спать мы будем обнаженными. Очень хочется завыть, но вместо этого я опять считаю про себя и, скинув полотенце, проскальзываю под простынь и отворачиваюсь. Рамзин тут же гасит свет, и на моей талии оказываются его сильные руки, и он подтягивает меня в себе.
Прижимается всем телом, обхватывая меня, и,
само собой, его член оказывается прямо в ложбинке между моих ягодиц. Рамзин нагло устраивается поудобнее и при этом похотливо трется об меня, а я кусаю губы, чтобы не застонать.
— Рамзин, ты же сказал, что не будешь трахать, меня пока я не попрошу, — наконец не выдерживаю я этих издевательских ерзаний.
— Так и есть, Яночка, — бормочет он у самого моего уха. — Но я не сказал, что не буду всячески склонять тебя к принятию правильного решения.
— Сука ты, Рамзин. Это нечестная игра даже для такого засранца, как ты, — меня так колбасит от его близости, что я уже почти не помню, почему не должна прямо сейчас забраться на него сама и объезжать, пока не вырублюсь.
— Во-первых, я тебе уже говорил, что ты даже и близко не представляешь, какой я на самом деле засранец. А во-вторых, клал я на любую честность и правила игры, когда так хочу получить тебя. Причем всю. А теперь спокойной ночи, дорогая, если, конечно, ты не готова открыть свой ротик и попросить меня засунуть в тебя член.
— Ненавижу тебя!
Нужно ли говорить, что я еще долго не могла заснуть той ночью и вырубилась, ощущая себя морально истощенной. Одна радость — похоже,
Рамзину было ничуть не лучше.
24
— Доброе утро, дорогая, — интимный шепот и губы, скользящие по моей спине. Тяжесть утренней эрекции, трущейся об меня, пачкая кожу густой влагой. Моё тело отзывается на эти древние, как мир, движения раньше мозга, желая утоления своего примитивного голода. Я, даже еще не осознавая, что делаю,
выгибаюсь и трусь в ответ, издавая протяжный стон. Горячий, вздрагивающий член проскальзывает между моих бедер,
ласкает мои влажные складки, еще больше дразня и обволакиваясь вытекающим из меня желанием. Большая, сильная рука спускается к моему животу, ниже, и я начинаю дрожать,
невыносимо желая ощутить длинные горячие пальцы там, где все уже пульсирует в ожидании. Они так близко, неимоверно близко, но все еще не там, и я гневно рычу и дергаю бедрами. Горячий рот нежит мою шею,
добавляя еще больше к и так уже почти невозможной остроте моего вожделения.
Хватаю руку, ласкающую меня, и тяну ее ниже, туда, где она мне так нужна.
— Готова попросить меня? — а вот это, мать его, жестоко — так обламывать человеку его эротические полусонные фантазии. Все равно что швырнуть в ледяную воду.
Замираю и разлепляю глаза. Чужая спальня,
дикая головная боль, как впрочем и во многих других местах, и Рамзин, жарко трущийся об меня своим членом и выворачивающий мне нутро своими тихими хриплыми стонами. Я в аду.
— Я-я-яна-а-а! — опять эта манера бесстыже облизывать моё имя, взрывая мне мозги чередой развратных картинок.
— Не дождешься! — мгновенно я из состояния сонливости перехожу к злости.
— Еще как дождусь! — фыркает Рамзин за спиной, а потом исчезает.
Я выдыхаю и расслабляюсь, но рановато,