In convertendo. Рассказы

Однако есть еще одна ошибка в сравнении христианства и язычества, возможно, более банальная, чем та, о которой я говорил, и, в общем-то, заслуживающая, чтобы ее поместили в Академический перечень Вульгарных Ошибок. Это недоразумение приводит к тому, что считается, будто добрые христиане должны вести строгую жизнь, а добрые язычники могут делать, что хотят. А всё лавр, голубки, пеан и «нимфы обнаженные в лесу» мистера Суинберна. ^{5}Полагаю, многие видят в язычестве сплошное пированье; как будто истинные язычники исполняли религиозный долг, исключительно увенчивая себя — и других — венками из роз, распевая оды в честь нимф и граций, вкушая фалернское вино и — что ж — услаждая себя другими способами. Языческий мир — будто необъятное Телемское аббатство, ^{6}где каждый может делать, что хочет, и нет никаких правил или законов, а также слов «нет» и «нельзя». Итак, не иначе как быть мне pelra scandaliи lapis offensionis [9]для некоторых из моих друзей, однако должен все же сказать, что не верю в большую разницу между принятой «моралью» обычной греческой деревни в пятом веке до Рождества Христова и принятой «моралью» обычной английской деревни наших дней. Я обдуманно говорю «принятой», ибо верю в то, что католическая вера предлагает избравшим ее ясный путь истинной святости, о котором упорно, хотя и не осмысленно, мечтали преданные своей вере древние греки; а святость подразумевает сверхмораль, или этику, поднятую до немыслимых высот. Прелестная сказка «Дафнис и Хлоя» ^{7}принадлежит более позднему времени, но я не сомневаюсь, что очень многие священники преисполнились бы радостью, будь их юные прихожане так же невинны, как Дафнис и Хлоя. А если принять во внимание, что у наших селян советчики и пастыри куда просвещеннее и почтеннее, чем были у двух очаровательных влюбленных, думаю, придется признать: Девоншир и Норфолк не очень-то сияют благонравием в сравнении с Древней Грецией. Короче говоря, крестьянский двор не более пример благонравия греческого, чем английского. Вне всяких сомнений, некоторые из греческих деревенских обрядов привели бы английскую гостиную в ужас, но английская гостиная не Всевышний и не церковный собор, и ее приговор: «Мы все потрясены» — не вызывает доверия. Конечно, было бы большим упрощением реконструировать язычество с культом роз и вина из недостойного поведения порочных людей в больших городах давних времен, ведь эти люди ни в коей степени не являлись язычниками. Они — атеисты и дебоширы, какие есть в любом прогнившем и деградировавшем обществе; и также было бы большой натяжкой судить о нашей цивилизации по поведению худших представителей сегодняшнего Лондона или Парижа, так что не стоит принимать «Афродиту» Луиса ^{8}за истинную картину жизни и нравов язычников. В те давние времена и даже в более поздние, когда Апулей ^{9}писал свои двенадцать книг «Метаморфоз», обычно называемых «Золотым ослом», ведь они не были задуманы как свидетельство возвышенной и эстетической чистоты язычества как такового. Конец повествования, где говорится о том, что Луций стал священнослужителем одного из египетских культов, несет в себе и строгость, и очищение, и формальное соблюдение обычая; последние страницы содержат нечто гораздо больше, чем просто нимфы в чаще, вино, цветы и воля вольная.