In a hundred lifetimes (ЛП)

— Роуз?

— Да.

(Где он? Почему она здесь? Как ей?.. Почему?..)

— Как?

(Коснись ее. Дотронься до ее щеки. Коснись ее. Коснись ее.)

— Расскажу позже. Я… я теперь путешествую сама по себе. Уже несколько десятилетий, если честно. С тех пор, как вернулась домой. В смысле, в эту вселенную.

— Да?

— Так вышло. Я рада тебя видеть. Не знала, случится ли это вообще.

(Я люблю тебя. Я тебя люблю. Я люблю тебя.)

Он смотрит на нее, по-прежнему не мигая.

— Доктор?

— Роуз. Роуз, — он пытается сглотнуть, но горло сжато. — Роуз.

— Забавная штука – долгая жизнь, верно? Ты думаешь, что все пройдет. Думаешь, что все забудется, уляжется. И все эмоции, все воспоминания погаснут рано или поздно. Порой так и происходит. Но не всегда, да? Некоторые вещи только набирают силу со временем. Они горят, горят, горят и вовсе не думают потухать.

Он опускает руки на ее плечи.

— Я должен сказать кое-что.

— И?

— Я не мог тебя забыть.

— Вот и славно. Потому что я, видишь ли, так и не смогла тебя разлюбить.

— Роуз… Я развалина.

— Нет. Кроме того, это лишь до следующей регенерации.

— Во мне нет ни капли энергичности.

— Мне все равно.

— И бегаю далеко не так быстро как прежде.

— Мне все равно.

— На этот раз я шотландец.

— Мне все равно, — она мягко улыбается и гладит пальцами его ладони. – Мне нравится, на самом деле. Очень впору твоей ворчливости.

— И еще одно. Я по-прежнему тебя люблю.

— Отлично. Так, значит, с вопросами покончено? — она прикусывает губу, и этот жест тотчас разоблачает ее деланное спокойствие.

— Именно.

— У тебя здесь комната?

— Да, — он сглатывает, но не сводит с нее взгляд ни на секунду.

— И сейчас мы в нее отправимся, да?

— Если хочешь, — Доктор поглубже вдыхает тяжесть прожитых в одиночестве лет, и с выдохом отпускает ее всю, без остатка. – Пожалуйста.

— Allons-y?

— Буду откровенным, у меня пока нет запоминающейся фразочки для этого тела. Оно еще довольно необжитое.

Ее глаза темнеют, и отблески огня резко контрастируют с бездной расширенных зрачков. Там, на глубине, играет эта необъяснимая космическая тьма.

— Уверена, мы что-нибудь придумаем. Как насчет моего имени, выдохнутого со стоном?

— Или, например, «еще»?

— А как насчет «моя»?

Он, наконец, моргает, и Роуз берет его ладонь в свою, уводя в обшитый деревянными панелями коридор.

— По-моему, уместнее будет не «моя», а «твой», — тихо шепчет он и ускоряет шаг. – Как ты смотришь на небольшую пробежку? Как в старые добрые, а?

— Я всегда бегу с тобой.

(Больше он ее не отпустит.)

Комментарий к Wildfire

Год, ящитаю, нужно заканчивать пусть крошечными, но реюнионами, а не ангстом.

Всех и каждого с наступающим! Make tea not war! ;-)

========== it’s not lying, it’s pretending ==========

Ав­тор: destroyablack

Ссыл­ка на ори­гинал: http://tumblr.com

Рей­тинг: G

*

«Доктор…»

С закрытыми глазами он вполне мог притворяться, что это она зовет его. Мог притворяться, что это ее голос отдается эхом где-то изнутри, в самом его существе, и что теперь, наконец, все снова в порядке.

С закрытыми глазами он мог сколько угодно врать себе, воображая, что это ее ладони. Приложив некоторое усилие, он может даже представить ее отпечатки пальцев и ее прикосновения. После нескольких попыток это тоже получается без проблем, даже несмотря на то, что у их рук нет ничего общего: ладони Клары — данность, все движения Роуз, даже самый крохотный поворот головы, — исцеление.

(Он, не раздумывая, отдал бы все — только бы снова почувствовать себя живым).

Он закрывает глаза во благо Клары. Он закрывает их, ибо знает, что подло использовать ее, чтобы оживить то, что кануло в Лету. Это мерзко — позволять ей притираться все ближе и ближе только потому, что в его мыслях ее нет и в помине. Он закрывает глаза, чтобы Клара не встретилась с невидящим взглядом, смотрящим сквозь нее. В конце концов, он тоже почти привязался к ней.

Закрытые глаза отправляют его в те времена, когда он был счастлив, единственный раз в своей долгой и запутанной жизни. Счастлив безоглядно и безусловно. Он закрывает глаза и злится до помутнения рассудка — все это слишком нечестно и жестоко. Почему у нее есть кто-то, а он, потерянный в ярости и отчаянии, совсем один?

(Он не одинок. Он не одинок. Он не одинок. Давно пора усвоить себе это.

Чушь. У него никогда никого не было. Кроме…)

С закрытыми глазами он почти не чувствует себя предателем. С закрытыми глазами ему не нужно спрашивать себя, кого именно он предает. Этот вопрос — самая неприятная часть его домашних спектаклей. Умом он знает правильный ответ — он предает того, кто рядом с ним прямо сейчас, это логично, верно? Чушь. По-настоящему правильный ответ противоположен логике.

Закрытые глаза спасают его от убогих оправданий существа, в которое он теперь превратился.

С закрытыми глазами он снова может быть счастливым. Во всяком случае, может хотя бы попытаться.

Он закрывает глаза, потому что иногда — он потерял счет этим блаженным «иногда» — все еще надеется открыть их и увидеть перед собой прекрасную и удивительную Роуз, никогда не остававшуюся в чертовой Норвегии с чёртовым кем-то.

Он открывает глаза, но на ее месте снова кто-то чужой.

Это Клара.