Пресса раздувала сенсацию. Один из журналистов в статье «Выставка импрессионистов» писал, что от посещения этой экспозиции «волосы встают дыбом».
Прошло два года. И история с выставкой импрессионистов полностью повторилась. Изменился только адрес: вместо бульвара Капуцинок теперь она была на улице Лепелетье.
И снова столпотворение, и снова дикая оргия смеха и цинизма, и снова пресса вторит обывателям и рутинерам.
«После пожара оперы на улицу Лепелетье обрушилось новое бедствие…У Дюран-Рюэля открылась выставка так называемой живописи. Многие лопаются от смеха перед их картинами, я же подавлен», – пишет Альбер Вольф в «Фигаро».
И далее, разнеся в пух и прах полотна Писсарро и Дега, останавливает свой взгляд на «Купальщице»:
– Попытайтесь объяснить г-ну Ренуару, что женское тело – это не кусок мяса в процессе гниения, с зелеными и фиолетовыми пятнами, которые обозначают окончательное разложение трупа…
Ясно, что г-н Вольф, привыкший воспевать салонных лощеных богинь, не мог, да и не хотел, заметить богатство колорита, удивительную мягкость лепки формы, тончайшую живопись этого полотна. Недаром «Купальщица» имеет второе название – «Жемчужина». Ведь, будь этот холст подписан Рубенсом или Ватто, тот же Вольф рассыпался бы в комплиментах.
А что для него был в тот момент Ренуар?
Пария.
Мишень для глумления, не более.
Когда в 1917 году одна из картин Ренуара была помещена в Национальной галерее Лондона, несколько сот английских художников и любителей написали автору холста:
«Когда ваша картина была повешена среди шедевров старых мастеров, мы имели счастье увидеть, как один из наших современников занял свое место среди великих мастеров европейской традиции».
Но вернемся к 1876 году и к статье г-на Вольфа в «Фигаро». Автор, разделавшись с неугодными ему живописцами, решил в конце позолотить пилюлю:
«Я знаю кое-кого из этих несчастных импрессионистов, это очаровательные, глубоко убежденные молодые люди, которые всерьез воображают, что нашли свой путь. Зрелище это угнетающее…»
Импрессионисты. Горсточка смельчаков под улюлюканье и свист буржуа, под шипение и кривые улыбки рутинеров от искусства вторглась в сверкающий сотнями оттенков, напоенный игрою света и тени, трепетный и прекрасный мир открытого воздуха – пленэр. Они вошли в него и стали учиться видеть. Забыв про школьные каноны, про мудрые рецепты, наивно, порой по-детски, начали они обживать этот прекрасный мир.
Они были похожи на ученых-физиков, решавших задачу использования энергии атома. Подобной великой и нераскрепощенной силой в искусстве был цвет в пленэре.
Было бы неправильно и наивно думать, что никто до импрессионистов не решал проблемы цвета в пленэре. В годы итальянского Ренессанса Паоло Веронезе писал свои великолепные композиции, озаренные холодным рефлексом венецианского неба и моря. Этот веронезевский серебристый тон как бы обволакивал фигуры, архитектуру, дальние планы картин, заставлял особо звучать все теплые, локальные колеры.
Замечательные достижения в пейзажной живописи сделал англичанин Констебль. Он расковал привычную палитру и показал зрителю в своих холстах все многообразие пейзажей Англии.
Коро раскрыл людям новую Францию – в жемчужном уборе бегущих облаков, в прохладном серебре пасмурных летних дней.
Но творчество этих и других замечательных художников, среди которых был и наш Александр Иванов, было лишь преддверием к тому новому, к тому опасному и несущему тысячи неожиданностей пути, по которому прошли импрессионисты. Но задача была поставлена, закон открыт, и потери были неотвратимы. Пройдем по залам Музея изобразительных искусств имени Александра Сергеевича Пушкина в Москве, где экспонируются полотна импрессионистов Клода Моне, Огюста Ренуара, Эдгара Дега, Камилла Писсарро, Альфреда Сислея и других.
Их полотна покажутся нам сейчас реалистическими, прекрасными по своей трепетной, тончайшей цветовой интонации.
И первый вопрос, который мы себе задаем: почему эта чарующая живопись, которая так близка сегодня нашему привычному видению мира, вызвала в ту пору такой взрыв ненависти?
Попробуем понять это.
Для этого стоит пройти в другие залы экспозиции, находящиеся рядом, где выставлены пейзажи французских мастеров XVII и XVIII веков.
За считаные минуты, как по волшебству, перед вашим взором на холстах будто зайдет солнце, и вам на глаза опустится прозрачная цветная заслонка, а если хотите еще точнее, на ваши глаза кто-то невидимый наденет незаметно либо зеленовато-коричневые, либо серые, либо другие очки, через которые вы будете глядеть на природу.
Казалось бы, пустяк – очки.
Или просто открытые зрячие глаза.
Вот и все.
Но эта кажущаяся простота задачи была кардинальной по своей непреложности и глубине.