Имперский цикл

От роду этому диву было аж двадцать три года. Мастер Бао придерживался в своё время не слишком высокого мнения ещё об Оками Гэне, его отце, которому суеверцы пророчили невозможную мессианскую роль. Впоследствии Бао покинул столицу и ойкумену, утратил Гэна из виду, но, судя по всему, что он узнал по возвращении, его изначальная оценка была совершенно правильной, как все, практически, остальные его оценки. Мастер Бао был стар, опытен, холодно просветлён и мудр - и хорошо знал об этом. Он доживал девятый десяток лет, рассчитывал прожить еще как минимум столько же и уйти во Свет, оставив в галактике определённый след. Наследие, причём не наследие старика, столь выжившего из ума, чтобы уступить законную роль магистра мальчишке, грозящему вот-вот свихнуться от полноты собственных надприродных сил. Тор Бао готов был добросовестно обучать Кая Оками, но Кая ещё надо было убедить в том, что ему нужно обучение. Именно этим Бао и собирался заняться в ближайшее время. Ученик должен был занять надлежащее место, не претендуя на место учителя. Всё остальное было бы неразумно.

...

...

Великий магистр Кай Оками взобрался в кабину своего корабля "Вита Нойя", задраил люки и сел в пилотское кресло. Закрыв глаза, он первым делом просмотрел корабль на предмет чужих скрытых камер. За годы жизни в цивилизации Кай привык, что десятки и сотни следилок фиксируют всякий шаг и каждое слово, к тому, что приборы-шпионы всё окружали, как воздух, но то, что он собирался сделать сейчас, требовало полной тайны. Не потому, что открытие ему чем-то грозило бы; Кай подозревал, что лично ему вообще ничто не грозит. Просто было бы стыдно. Стыдно смотреть адмиралу в глаза. Стыд пришлось бы преодолеть, и Кай сделал бы это в мгновение ока - утратив тем самым ещё какую-то часть себя-человека. Он этого не желал.

Новых камер не было.

Уважают, гляди-ка.

Кай выудил из бардачка складной пластиковый стаканчик и, не включая свет, налил в него воды из походной фляги. Поставил перед собой на приборную панель, потом взял, пригубил. Вода отдавала флягой - керамикой и чуть-чуть металлом. Кай хотел точно знать вкус, чтобы сравнить - просто воду с этим.

Он опустил руку в карман и вынул комок салфеток - хранил с прошлой ночи, вытерев ими с ладони кровь. Салфетки дал ему адмирал Торн, и кровь тоже была его. Кай сразу, ещё не успев поднести салфетки к лицу, почувствовал запах - обычный, железистый, как у него самого. Ты собираешься вкусить человеческой крови, сказал он себе; адмирал Торн - человек, из людей не вырос. Он не какой-то алиен-демон, не Тёмный монстр, как императрица. Вампиров у людей три вида, и ты сейчас себя причислишь ко второму. Как она, опять же.

А если не пить, а так?

Кай оторвал от комка одну из салфеток - их было три - и нащупал на ней подсохшее пятно. Мгновение он колебался, потом открыл рот и положил пятно на язык.

Кровь ударила ему в голову, как алкоголь на пустой, голодный желудок, только гораздо сильнее - чувственным взрывом. Боль, запредельный ужас, касание смерти и ада; горе вдовства и утрат - и счастье победы; похоть и страсть - к его, Кая, родной сестре; очень мужское, жёсткое и ласковое удовлетворение от того, что она, Мэй, наконец подчинилась, легла под него, адмирала Торна, телом и, как он полагал, душой. Все эти чувства разворачивались, словно всплески цвета, мазки в замысле сложной абстрактной картины, где великолепной спиралью шло чистое умственное возбуждение от обработки громадных массивов информации, от искусного насаждения своей воли, передвижения флотов и армий, словно камней на доске для игры в го - от построения архитектуры и механизма имперской победы. Фоном и рамкой этого замысла Кай угадывал ещё больший, величественный, грандиозный смысл - оборона галактики. План неизбежной войны с ордой. И - новые взрывы чувства на острие спирали: радость, что механизм сработал как надо, тёмное наслаждение торжества над мятежниками с примесью разочарования тем, какое они в большинстве своём дурачьё. Любопытство касательно Кая Оками - его самого. Прежде всего любопытство, без жажды мести. Почти без гнева.