Императрица после смерти

После моего шестнадцатилетия всё стало только хуже. Отец не стеснялся поднимать на меня руку. Я не понимала, чем заслужила такое отношение? Да и сейчас не пойму. Иногда поводом служило просто его плохое настроение. Мои руки постоянно были в синяках, да и на животе и рёбрах часто багровели ссадины и другие следы побоев. Пожаловаться я никому не могла – однажды пыталась рассказать матери, но она сдала меня отцу. Тогда он избил меня так, что сломал руку. До сих пор затрудняюсь ответить, было ли это случайностью, или он сделал это намеренно? По официальной версии его дочь просто упала с лестницы.

Я уже даже не пыталась разобраться в причинах или как-то бороться с ним. Надеялась, что это лишь такой период, и спустя какое-то время он поймёт, что не прав, и всё прекратится. Но становилось только хуже. Мать он не бил. Лишь меня. После перелома я старалась вообще с ним не пересекаться и уже ни на что не надеялась.

Иногда я всерьёз думала о смерти. И всегда вечерами мечтала, что смогу уехать, буду сильной, смогу жить одна… Но на утро вновь принимала жизнь такой, какая она есть. Смирилась со своей слабой бесхарактерной личностью.

А ещё я рисовала. Много рисовала. Не сказать, что была особо талантливой, но и откровенных каракулей не изображала. Рисование стало для меня отдушиной. На бумагу я могла выплеснуть боль и разочарование, даже протест. Моими любимым героями были сильные самодостаточные личности, которые толпами крушили врагов.

Да, каюсь – книги фэнтези я тоже читала. И хоть в них всё насквозь фальшивило – это намного лучше, чем моя реальность. Вот я и иллюстрировала книги, добавляя что-то своё. Рисунки я прятала в папку. И старалась никому их не показывать.

В продвинутом университете, куда меня отправили после школы, намеренно ни с кем не сближалась – отец ещё раньше предупредил, что не потерпит, чтобы я водила знакомства с кем-то, кого он сам не одобрил. Так и жила, вернее существовала.

На полочке в моей ванной стояли валерьянка, пустырник и ещё много разных антидепрессантов. Они всегда были у меня с собой. Может, я слегка и превышала дозу, но только они помогали мне по ночам уснуть, а днём смириться с миром, где меня никто не любит, и я никому не нужна… Хотя, нет. Был ещё человек, которому я не безразлична.

Она папина сестра. Двоюродная, кажется… Её зовут Жанна. Она была пару раз у нас в доме на папочкиных приёмах, и единственная из гостей обращала на меня внимание. С ней уютно, и чувство неловкости быстро проходило. Я даже несколько раз была у неё дома, где всегда пахло красками, растворителями и свежей древесиной от рам для новых картин, которыми уставлено все. Именно эта женщина вдохновила меня заняться рисованием… Но, к сожалению, после очередной ссоры с отцом она стала нежеланной гостьей в нашем доме.

Так бы я и прожила всю жизнь, не привлекая чужого внимания.

Но вмешался случай…

Я сидела и рисовала в своём обычном убежище – на лестнице за большой кадкой с пальмой. Мне приснился великолепный сон. В котором я живу совершенно одна, и никого больше. Ну, ладно, не совсем так. Признаюсь, мне приснилось, что живу в фантазийном мире, в красивом особняке на берегу моря. И никому ничего не должна.

Никто не сможет меня там достать, а значит, никто не сумеет обидеть. Вот и пыталась изобразить на бумаге красками мини-замок, площадка которого нависает над морем. А я стою у парапета и смотрю куда-то вдаль. Ну, при этом ещё наряжена в шикарное средневековое платье. А над особняком (хотя больше похоже на замок), пролетает дракон.

Хлопнула дверь – отец вернулся. Хорошо бы он меня здесь не заметил. Разве я много прошу? Кто бы только знал, как мне осточертело изображать бездушную куклу изо дня в день! Но надежды пропали зря.

– Златослава! Я сколько раз говорил тебе: не с-смей с-сидеть под лестницей, как нищенка! Иди с-сюда, немедленно! – сразу начал шипеть отец.

Он редко, когда повышал голос – в основном шипел. Это было настолько неприятно, а может, и просто страшно, что я всегда безоговорочно его слушалась. Лучше бы кричал.

Он уже поднялся по лестнице и остановился почти в конце ступенек. Я осторожно вылезла и нерешительно подошла к нему, бережно прижимая к себе любимую папку с рисунками. В том числе и с незавершённым.

За последний год его отношение ко мне поменялось существенно. Кажется, что он стал меня вдруг ненавидеть. Не раз получала от него удары по лицу практически ни за что. Несильные, но от того ещё более обидные.

Нет, с кулака ударить он себе никогда не позволит. Что не мешало ему отвешивать мне увесистые пощёчины, от которых я падала, или трясти, больно сжимая плечи, а потом отбрасывая от себя, как нечто противное. Обычно я от этого натыкалась на мебель, набивая себе синяки и ссадины.

Моё имя вообще отдельная история. Где он его выкопал? «Злату – слава». Идиотизм полнейший. Как можно поклоняться деньгам, используя имя ребёнка?! Но, видимо, можно. Мой богатый отец тому пример. Я предпочитала сокращённый вариант – Злата.