Императорский всадник

Тогда Агриппина отправила Галла на корму. Он должен был отдать приказ, чтобы корабль пошел в Баулы. Там она собиралась переночевать, а утром, при свете дня, продолжить путь в Анцию. Аникет знал, что Агриппина во время своей давней ссылки на остров Пандатария зарабатывала на жизнь нырянием за губками и отлично держалась на воде. По тому корабль был построен так, чтобы развалиться в море мгновенно.

Под действием одного рычага должна была рассыпаться крыша каюты, обшитая листами свинца. Другой рычаг разрушал сам остов корабля. По вполне понятным соображениям о заговоре знала лишь небольшая часть команды, и получилось так, что каюту Агриппины оборудовали непосвященные, которые возвели над ее ложем весьма крепкий балдахин. Когда крыша каюты обрушилась, балдахин защитил Агриппину, так что она повредила себе лишь плечо. Ацеррония, которая сидела на полу и растирала своей госпоже ноги, вообще не пострадала, а вот Галла упавшая крыша раздавила насмерть.

На корабле поднялась паника. Однако Агриппина сразу поняла, в чем дело, ибо ночное море было совершенно спокойным и безопасным. Она приказала Ацерронии взобраться на корму и кричать: «Я — Агриппина! Спасите мать императора!»

Тогда центурион велел своим людям убить женщину веслом, поскольку полагал, что это и есть Агриппина, а сам тем временем продолжал дергать и раскачивать второй рычаг, который заело. Наконец он решил поставить корабль бортом к волне, чтобы опрокинуть его. Часть команды, знавшая о заговоре, бросилась к наклонившемуся борту, но остальные моряки стали карабкаться вверх, на противоположный борт и выправили крен. Агриппина же, воспользовавшись суматохой, незаметно скользнула в воду и поплыла к берегу. Несмотря на опьянение и боль в плече, ей удалось вынырнуть довольно далеко от корабля, где никто не смог уже различить ее голову среди мерцающих в воде звезд.

Когда судно скрылось за горизонтом, она заметила рыбачью лодку. Рыбаки подобрали Агриппи ну и по ее просьбе доставили в Баулы.

Центурион, однако, оказался человеком хладнокровным. Не зря выбор Аникета пал именно на него. Убедившись, что моряки убили Ацерронию, а сама Агриппина бесследно исчезла, он приказал вести полузатопленный корабль в Байи, чтобы прямо из порта послать к Аникету гонца с сообщением о случившемся. Стоило членам команды, не вовлеченным в заговор, очутиться в городе, как они тут же разнесли весть о страшном несчастьи.

Горожане поспешили к морю и принялись разыскивать мать императора, спустив на воду множество лодок. Тем временем появились рыбаки, подобравшие Агриппину и щедро ею вознагражденные, и рассказали, что мать цезаря отделалась несколькими царапинами и сейчас уже отдыхает у себя на вилле. Собравшаяся толпа тут же решила пойти к Агриппине и поздравить ее с чудесным спасением.

А Нерон, окруженный верными друзьями, даже не подозревал о надвигающейся опасности. То проливая слезы, то смеясь, он готовился оплакивать преждевременную кончину матери. Он собирался объявить траур по всей империи и уже набрасывал послание сенату и римскому народу.

Видимо, совесть все же мучила его, ибо он спросил нас, не следует ли ему внести предложение в сенат и объявить Агриппину Божественной. Ведь она была дочерью великого Германика, сестрой императора Гая Юлия, вдовой императора Клавдия и матерью императора Нерона; короче говоря, чем Агриппина хуже Ливии[59]? Все это показалось нам ужасно забавным, и мы принялись, злословя, прочить друг друга в жреческую коллегию новой богини.

Когда мы таким вот образом развлекались, в зал ворвался Обарит и сообщил, что корабль рассыпался только наполовину, а сама Агриппина исчезла. Однако слабая надежда на то, что Агриппина все же утонула, сразу развеялась, ибо чуть ли не следом за центурионом показалась ликующая толпа, предводительствуемая рыболовами, которые и поведали о счастливом спасении матери императора. Они надеялись, что Нерон озолотит их, но тот совсем растерялся и, как нашкодивший мальчишка, послал за Сенекой и Бурром.

Оба явились одновременно, причем Сенека был бос и полуодет. Нерон казался умалишенным и, схватившись за голову, бегал взад и вперед. Аникет коротко рассказал пришедшим, в чем дело. Цезарь, боявшийся за свою жизнь, ежесекундно перебивал его, бессвязно выкрикивая какие-то нелепые предположения, подсказанные его разгоряченной фантазией. Агриппина, уверял он, вооружит рабов или подстрекнет к бунту солдат гарнизона, или же немедленно отправится в Рим, чтобы перед сенаторами обвинить его в покушении, показать свои раны и рассказать о зверском убийстве ее слуг.

Сенека и Бурр были многоопытными государственными мужами, и им не требовались просторные разъяснения. Сенека лишь вопрошающе посмотрел на Бурра. Тот пожал плечами и ответил:

— Я не дам им ни преторианцев, ни германцев из личной стражи для убийства дочери Германика.

Затем он повернулся к Аникету и с выражением крайней брезгливости на лице добавил:

— Пусть сам Аникет расхлебывает ту похлебку, что заварил. Я умываю руки.