Императорский всадник

— Нет, я считаю тебя самой изысканной из всех замужних женщин, когда-либо встречавшихся мне в Риме, и я восхищаюсь твоей красотой, впервые увидев тебя с открытым лицом.

Поппея с застенчивой улыбкой ответила.

На воздухе мне постоянно приходится носить накидку. Кожа у меня слишком уж нежная! Я завидую твоей Сабине, когда она, крепкая и загорелая, стоит, подобно Диане, с бичом в руках посреди арены вся в лучах солнца.

Она вовсе не моя, хотя наш брак и освящен должными обрядами, — с горечью сказал я. — Она скорее Сабина львов и укротителей. Она не знает стыда, ее приятели ведут себя просто неприлично, а речь ее из года в год становится все грубее.

Не забывай, что мы с ней в родстве, — строго напомнила мне Поппея Сабина. — Впрочем, я не единственная римлянка, которая не перестает поражаться тому, что такой тонко чувствующий прекрасное мужчина, как ты, умудрился выбрать в жены именно Сабину. Ведь вокруг было столько других красавиц!

Я мрачно кивнул на окружающих, давая понять, что причиной брака была не одна только обоюдная склонность. Отец Флавии Сабины был префектом города, ее дядя получил право на триумф. Не знаю, как это получилось, но застенчивая улыбка Поппеи взволновала меня, и я принялся болтать с ней о раз ных разностях. Мы проговорили совсем недолго, когда Поппея вдруг призналась мне, что она не счастлива в своем браке с самовлюбленным центурионом преторианцев.

— От настоящего мужчины требуется не только гордо выпячивать грудь да по-петушьи трясти перьями на шлеме, — грустно сказала она. — Я была совсем девочкой, когда вышла за него замуж. Как видишь, я очень чувствительна, а кожа моя так нежна, что мне приходится каждый день протирать лицо белым хлебом, смоченным в молоке ослицы.

Впрочем, она вовсе не была такой уж изнеженной — я в этом убедился, когда она невзначай коснулась меня своей грудью. Кожа ее была ослепительно белой, такой кожи я до сих пор не встречал ни у кого.

— Я не знаю, с чем ее можно сравнить, я не поэт, — пробормотал я. Я неуклюже похвалил золото ее волос и плечи цвета слоновой кости, но, полагаю, взгляд мой был куда откровеннее, чем мои слова. Я был восхищен ее красотой.

Мы не смогли наговориться с нею вволю, ибо меня ожидали мои обязанности — ведь я был зятем хозяина. Однако я делал все крайне рассеянно и думал только о серых глазах Поппеи и ее алебастровой коже. Когда же я выкликал богов-покровителей дома и произносил древние заклинания, я вдруг начал заикаться и запинаться.

Моя супруга Сабина, рассердившись, отодвинула меня в сторону и язвительно заметила:

— У тебя глазки блестят и язык заплетается, хотя ты не выпил ни капли вина. Берегись, Поппея ловит тебя в сети! Это расчетливая маленькая шлюшка. У нее есть своя цена, но, боюсь, она слишком высока для такого дурня, как ты.

Слова ее разозлили меня. Поппея была так скромна и вела себя столь невинно, что нельзя было обмануться на ее счет. Замечание завистливой Сабины только подогрело меня. Я вдруг подумал, что, может, мне повезет сблизиться с Поппеей и подружиться с ней. Выкроив свободную минутку, я снова завязал с ней беседу, что оказалось несложно, потому что остальные женщины явно избегали ее общества. Мужчины же собрались вокруг почетного гостя, который откровенно и подробно рассказывал о своих приключениях в Британии.

Я был столь ослеплен Поппеей, что она показалась мне маленькой, всеми покинутой девочкой с гордо вскинутой светловолосой головкой. Мне захотелось обнять ее, привлечь к себе. Однако едва я притронулся к ее руке, как молодая женщина вскочила и отступила на шаг, в ее взгляде читалось глубокое разочарование.

— Так ты тоже хочешь только этого, Минуций? — воскликнула она. — Ты такой же, как и все мужчины! А я-то надеялась найти в тебе друга… Теперь ты понимаешь, почему я почти всегда закрываю лицо накидкой? Я не хочу чувствовать на себе похотливые взгляды! Подумай, ведь я замужем. Только разведясь, я смогу стать по-настоящему свободной.

Я решительно отверг все упреки и принялся уверять, что скорее вскрою себе вены, чем оскорблю ее. В глазах Поппеи заблестели слезы; она слегка оперлась на мое плечо, и я почувствовал ее тепло. Она нехотя поведала мне, что денег на бракоразводный процесс у нее нет, а брак ее может быть расторгнут только императором, ибо она патрицианка. Во дворце же она почти никого не знает, так что доложить ее дело Нерону некому.

— Я была вынуждена познать всю низость муж чин, — добавила она. — Стоило мне обратиться к незнакомому человеку и изложить свою просьбу, как он пытался воспользоваться моей беззащитностью. Ах, если бы у меня появился настоящий друг, который довольствовался бы моей вечной благодарностью и не требовал бы от меня вещей, делать которые мне не дозволяет стыдливость!