Императорский отбор

Он окончательно закрепит образ труса, изгоя и отщепенца, и тогда останется просто дождаться формального окончания отбора и с позором удалиться. Потому что никто во всем дворце (а чуть позже — и во всей империи) не станет рассматривать меня в качестве жениха. Причем не то что для принцессы, но и для косой однорукой сифозной бомжихи.

«Троха, млять! Шевелись!».

— Сними, пожалуйста… — в душе все сжалось — на горничной не так много одежды, чтобы растянуть измывательство на несколько ходов, — чепчик.

«С-сука…».

И все же мразь решила придержать интригу, но что-то подсказывало, что размениваться на чулки и подвязки никто не станет, и следующий лот — платье. Подругу раздевали у меня на глазах, а я ничего не мог с этим поделать, оставаясь невольным зрителем в чужой бесталанной башке. И как не злился, как не бился в окружающем мраке, так и не сумел прорвать ни одной крохотной щелочки, чтобы протиснуться на свободу.

Служанка выполнила приказ с полностью лишенным эмоций лицом. Взгляд окончательно потух, плечи опустились, губы сжались в бледную линию. Карина уже ничего не ждала и ни на кого не надеялась, и могла испытывать разве что глубокое разочарование. Человек, которому она хотела отдать самое драгоценное, оказался неспособным ее защитить.

«Ну ты и скотина… — процедил, понимая, что морально истощен настолько, что едва шевелю языком, будучи по сути бесплотным духом».

«Сами виноваты. Если бы я был кому-то важен, до такого бы не дошло».

«Идиот, ты и так важен своей родне. Из-за тебя потомственные клирики пошли на сделку с дьяволом. Чего тебе еще надо?».

«Они пошли на сделку, чтобы выбраться из нищеты и безвестности. Какая там важность, если дед относится к демону лучше, чем к внуку».

«Полудурок, ему плевать на меня. Пьяный я, раненый, избитый — вообще насрать. Поэтому он и прощает мне все выходки. А в тебе Альберт души не чает. Ты ведь не писарем будешь и не мелким чиновником. Ты — охотник на гребаных чудовищ. И чтобы выжить, придется много тренироваться. И требования будут куда более жесткими. Неужели ты настолько тупой, что не понимаешь — если человека не ценят, то как раз и позволяют ему все, что тот захочет».

— Вы там сами с собой беседу ведете? — усмехнулся Гессен. — Гляжу, намеки вам совершенно безразличны. Что же, придется задействовать тяжелую артиллерию. Карина!

«Сука, действуй! Алло!».

— Да, господин, — бледное лицо оставалось бесстрастной фарфоровой маской.

— Мне жаль, но иначе твоего друга не растормошить. Я хочу, чтобы ты разделась донага.

Шепоты стихли — теперь уже и зрители окаменели: кто от ужаса, кто от предвкушения. Передник и чепчик расслабили публику, и мало кто верил, что немец отважится пойти до конца. Он же не мог остановиться на полпути, потому что это претило самой его природе. И когда девушка потянулась к пуговицам на плече, случилось нечто непредвиденное.

Злоба накатила такая, что разум на миг померк, будто мне легонько засветили в челюсть. И дело не только в унижении — утро выдалось жаркое, и солнце вполне могло доставить вампирше немало неприятностей. Убить не убьет — парк вокруг давал еще достаточно тени, но больно будет наверняка. И если противнику на такие мелочи вообще побоку, то меня же встряхнуло буквально до потери сознания.

Когда же очнулся, ощутил легкий ветерок, боль в затылке, шершавость оплетки и впившиеся в ладонь ногти. То есть все то, что должен чувствовать при полном контроле над телом. Еще до конца не веря в успех, пошевелил руками — все слушалось, как родное. Затем перевел взгляд на белобрысую гадюку перед собой и со всей дури замахнулся так, словно сжимал не рапиру, а дубинку.

Герман с ухмылкой отпрыгнул, а вот дальше начались еще более интересные чудеса. В полете оружие раскалилось добела, точно я достал его прямиком из горна. В самой нижней точке световая дуга слетела с клинка и с огромной скоростью устремилась во врага, оставляя за собой черную линию обугленной травы. Соперник успел подставить меч, и дуга взорвалась снопом в тысячу ослепительных искр. И пока Гессен щурился и протирал глаза, я обернулся к служанке и процедил:

— Не смей. Я рядом.

Карина замерла с пальцами у плеча, а я медленным шагом направился к ублюдку. Тот выпрямился, осклабился и с вызовом произнес:

— Вот значит как? Меняем правила на ходу? Что же, мне так больше нравится. Если вы применили магию, то и я сдерживаться не стану.

Он нервным жестом сорвал с острия защитный шарик и описал восьмерку перед собой, после чего клинок вспыхнул, словно облитый маслом. Но мне было все равно на угрозы и выкрутасы — подонок перешел черту, а я шел, чтобы его похоронить. Решил поднять ставки? Теперь не жалуйся. Ведь теперь я разбирался в фехтовании гораздо лучше, пусть и не до конца понимал, каким именно образом.