Василь ничего не ответил. Но Аверин почувствовал, что его плеча коснулась рука.
– Послушай, я понимаю, как тебе плохо. Но, может быть, стоит об этом поговорить? Мы бы выпили. Любава сказала, физически ты уже в порядке.
– Я в порядке, – снова проговорил он, – мне не плохо.
– А как тебе? Гера, как? – Брат обошел его и встал перед шторами. И наклонился. Теперь Аверин смотрел на его подбородок.
Как ему? Никак. В голове если и появлялись какие-то мысли, то вскользь и о текущем моменте. Например, он знал, что сейчас принесут еду.
Дверь открылась, и зашел Анонимус, толкая перед собой тележку.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, я надеюсь, не помешал.
– Нет. Видишь, разговор что-то не клеится. Но я не буду уходить пока.
Аверин взял в руку вилку и начал есть. Вкуса он совершенно не чувствовал, но понял, что был голоден, и это досаждало. Спустя пару минут он отодвинул тарелку и снова повернулся к окну.
– Гера, ты почти ничего не съел, – укоризненно сказал брат.
– Я наелся, спасибо, – ответил он.
– Тогда пошли на улицу. Там отличная погода. Вставай. – Василь дернул его за руку.
Аверин встал и позволил Анонимусу себя одеть. И пошел за братом. Они вышли во двор. И Аверин сразу прикрыл глаза рукой: солнце их буквально выжигало. А убрав руку, он понял, что она мокрая.
– Пойдем. – Василь потянул его за собой.
– Я хочу побыть один, – проговорил он.
– Нет уж. Хватит. Ты постоянно сидишь один и смотришь в пустоту. Давай прогуляемся. Ты уж извини, подосаждаю тебе немного своим присутствием.
– Хорошо. – Аверин знал, что, если не спорить, его быстрее оставят в покое. Они принялись неспешно ходить по парку. Василь без конца говорил, рассказывал какие-то истории из детства и юности, но Аверин не слушал. Лишь иногда кивал и говорил «да».
– Давай тут остановимся, – сказал Василь, когда они подошли к семейному склепу, – ты постой немного, а я помолюсь, ладно? Я знаю, что глупо звучит, но вдруг это тебе поможет.
Аверин хотел было сказать, что не нужно ему помогать, но тогда пришлось бы снова вступать в диалог. Поэтому, посмотрев на шевелящиеся губы брата, он прислонился спиной к стене склепа и прикрыл глаза.
Его пронзил жуткий мертвящий холод. Аверин почувствовал, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Он съежился, сполз на землю и, с трудом подняв руки, сжал плечи. И услышал грохот. Он понял, что стучат его зубы. А сердце колотится так, будто сейчас выпрыгнет из груди.
– Что с тобой? Гера!
Перед ним возникло перепуганное лицо брата.
– Кузя… – прошептал он и почувствовал привкус соли на губах. Провел по ним рукой и увидел на пальцах кровь.
– Гера! – Василь принялся его трясти и, оттащив от стены, уложил на траву.
По небу плыли огромные белые облака. Холод начал понемногу отступать.
– Анонимус! – закричал брат.
– Не надо звать… – тихо проговорил Аверин, – я сам. Мне уже лучше.
Он сел и вытер губы, они продолжали кровоточить. Кончики пальцев саднило, как будто он скреб ими камень. А внутри будто разрасталась огромная дыра. Казалось, она вот-вот поглотит его.
А потом пришла боль. Сердце сжалось, он закашлялся и схватился за грудь. Холод сменился жаром, горело все: глаза, лицо, щеки. Он сжимал голову руками, раскачивался и хрипел, чувствуя, как его рот все больше наполняется кровью. Когда он понял, что сейчас захлебнется, выплюнул соленый колючий ком боли на траву. Поднял голову, на него смотрели две пары глаз. Человек и див. И ни один из них не решался притронуться к нему.
– Я же сказал – все в порядке. – Он попытался растянуть губы в улыбке, но вышло что-то другое. Потому что на лице брата отразился ужас, а в глазах фамильяра мелькнуло нечто, похожее на жалость.
– А теперь прошу. Я хочу остаться один. Не волнуйтесь, я погуляю.
Василь вопросительно посмотрел на Анонимуса. Тот кивнул.
– Я пойду на аллею, – сказал Аверин диву. – А ты принеси мне туда бутылку коньяка или водки. Мне очень холодно.
– Сию минуту, хозяин, – ответил див и исчез. Василь протянул руку, помогая подняться.
– Я провожу тебя. И уйду домой, честно.
Теперь он гулял один, вспоминая прошлое, отца, Академию. Пил прямо из горла, губы жгло, но это было даже приятно: он хоть что-то начал чувствовать.
Не чувствовать было лучше. Но нельзя бесконечно прятаться от боли.
Он подошел к фонтану, намочил в нем голову. И увидел в кустах горящие глаза Сары. Приблизился и опустился перед ней на корточки.
– Тоже скучаешь по ним, да? Я знаю, скучаешь.
Лиса ткнулась ему в ладонь мокрым носом.
Он поднялся, снова отхлебнул. И ноги сами понесли его к склепу. Оказавшись возле него, он осторожно потянул дверь. Часто ли кто-то входит сюда? Сам он в последний раз был внутри еще в детстве. Но никакой затхлости в склепе не ощущалось, пахло травами и ладаном. Значит, Анонимус убирает здесь, проветривает и зажигает лампадки. А может, и Василь.
Аверин нашел на полке спички и зажег одну из лампад. Мерцающий огонек осветил каменные своды.
Как вышло, что он всю жизнь прожил один? Почему ему никогда никто не был нужен? Или он боялся привязаться к кому-то?