Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

О. Серафим был честолюбив, и любимые его разговоры были о награждениях. Он вел точный расчет, когда и какие награды он может получить. По его мнению, на кораблях они доставались легко, так как командиры охотно делали представления, особенно если просил сам священник. В то время батя обдумывал план, как бы ему скорее получить золотой крест. Уж очень ему хотелось его как можно скорее надеть. По этому поводу он совещался с доктором и другими старшими членами кают-компании. Батя где-то узнал, что если паства подносит своему священнику золотой крест, то духовное начальство разрешает носить его и засчитывает как очередную награду. Поэтому у него созрел план, что если бы офицеры корабля поднесли ему золотой крест как любимому пастырю от прихожан, то таковой был бы ему засчитан как награда. При этом оговаривался, что офицеры должны поднести только адрес с подписями, а крест он уже купит сам. Ему казалась эта комбинация самым простым делом и с этической стороны вполне приемлемой.

Когда батя со всеми нами переговорил и считал, что уговорил, предстоял самый трудный шаг – переговорить со старшим офицером, и он на это решиться не мог, уж очень боялся Моласа. Поэтому уговорил это сделать старшего доктора, который хотя и нехотя, но согласился.

Вот тут-то и вышел большой конфуз. Молас ответил, что он считает такую инсценировку подношения креста недопустимой, и просил передать батюшке, чтобы он больше не поднимал этого вопроса. О. Серафим страшно сконфузился и испугался, и все оправдывался, что это «всюду так делается».

После живой работы на «Амуре» я очень скучал на «Александре». Оказалось, что я так мало занят, что смело могу составить компанию «попу и доктору». Засесть за учебники еще не хотелось, уж слишком много времени было впереди. Ничего не поделаешь, пришлось скучать три недели, пока стояли в Ревеле, и играть с батюшкой в трик-трак.

В Кронштадте нас сразу же поставили в резерв. Вахты были заменены дежурствами, и ученики-комендоры начали регулярно посещать школу. Я был назначен преподавателем в минную школу и имел две смены, что было выгодным в денежном отношении. Тут я постиг все удобства службы на «Александре» и почти каждый вечер проводил дома, меня никто не беспокоил.

В ту зиму я впервые ближе познакомился с общественной жизнью в Кронштадте и всецело вошел в местное общество благодаря знакомствам жены. Общество состояло из морских офицеров, большинство которых поколениями было связано с флотом. Правда, в прежние времена кронштадтская жизнь била ключом, а теперь, когда в нем остались только учебные отряды и случайные корабли, стоящие в ремонте, было уже не то.

Еще с давних времен для штаб-офицеров и их семей были построены флигеля, где им отводились квартиры (только постоянно служащим в порту). Они были расположены по Екатерининской улице. Это были плохие квартиры, но с удивительно причудливыми комнатами и их расположением.

Главным центром сосредоточения общества было зимнее Морское собрание с большим залом для танцев и несколькими гостиными, читальней и столовой. В этом же здании находилась прекрасная библиотека.

На зимний сезон советом старшин устанавливалась программа увеселений – простые танцевальные вечера, балы, маскарады и елка для детей. Когда-то балы в Морском собрании отличались весельем и блеском и гости приезжали из Петербурга. Теперь эти балы были уже не те, но все же иногда бывали многолюдными. Недоставало молодых офицеров, которые служили на кораблях Действующего флота, а слушателям классов было не до балов.

Побывать в Морском собрании в Кронштадте было интересным для петербуржцев тем, что надо было добираться до него из Ораниенбаума по льду.

Для этих поездок существовали тройки, пары и одиночки. Последние назывались «вейками», и кучерами были финны. Лошадки у них были прекрасные, и при обещании хороших чаевых они доставляли в Ораниенбаум (отстоявший на девять километров) в полчаса. Правда, бывали случаи, что и вываливали на каком-либо сугробе. В хорошую погоду такая поездка доставляла большое удовольствие. Но не всегда была хорошая погода, и если в пути застигала пурга, то иногда извозчики сбивались с пути и блуждали часами между Котлином и берегом. При этом случалось, что ездоки отмораживали конечности, а то и вообще замерзали. Еще хуже бывало, если проваливались в трещины. Впрочем, дорога была провешена елками и за ней следили особые сторожа. Опасным периодом являлась ранняя весна, когда ледоколы еще не могли пробиться, а лед давал промоины. В очень худые погоды сообщение прерывалось.

Я любил в хороший зимний день ехать по льду. Снег блестит, санки легко скользят по гладкой поверхности, копыта постукивают по льду, по сторонам летят комья снега. Только прячь лицо, а то комья снега могут больно ударить. Красиво кругом, и радостно на душе. По мере приближения к Ораниенбауму мороз начинает пробирать, ежишься от холода, а к вокзалу подъезжаешь и совсем замерзшим. Скорее несешься в буфет или теплый вагон – отогреться.