Император. Зарождение

Рассматривая соседние дома, замечаю других сообразительных людей, додумавшихся забраться на крышу. Среди них есть еще несколько детей всех возрастов. Узнаю парочку одноклассников, те с завистью смотрят на нас. На нашу крышу больше никто пока не поднимется, хозяин дома запер все окна и двери на первом этаже и забрался к нам, но устроился на другом краю. Это был родной отец моего лучшего друга Джефферсона, что сидел рядом, свесив ноги с края и болтая ими в воздухе. Будучи на два года старше, он выглядел значительно моложе и ниже, но постоянно успокаивал себя, что мы еще слишком малы и изменимся со временем. Я не верил, ведь даже если он и вырастет, то я тоже, и все равно останусь выше. Его родители разошлись из-за этой гостиницы и денег, что уходили на ее содержание, и сейчас у него новый папа. Но и про настоящего не забывал, навещал его и помогал по хозяйству время от времени.

– Хорошо хоть солнца нет, мы бы зажарились здесь, под открытым небом, сидеть на металле, – рассматривая небо, вместо пока еще пустующей главной дороги, сказал второй мой друг, Дмитрий, укутываясь посильнее в полы старой джинсовой куртки с тремя заплатками на каждом из рукавов. Она была ему чуток великовата, несмотря на массивные плечи и полноватые руки. После школы он помогал отцу разгружать вагоны, пусть и был всего одиннадцати лет от роду. Дмитрий родился до вступления в силу закона о запрете привычных нашей стране имен, и пусть по документам родителям пришлось переименовать его, но между собой все всегда называли запретным именем.

Меня тогда еще не было на свете, но по словам отца, вступивший в силу закон вызвал настоящий переполох. Государственные служащие заворачивали имена, даже образованные от запрещенных, боясь и за свои жизни. Ведь наказывали и тех, кто пусть и не специально, а по невнимательности, но помогал нарушать его. С того момента в Российской Империи перестали существовать исконно русские и славянские имена и на их место пришла анархия. Некоторые противники стали называть детей в честь вещей, ранее существовавших стран, городов, сейчас лежавших в руинах или начисто стертых с лица земли. Да, как угодно, лишь бы не уподобляться знати и так полюбившимся им Джонам, Карлам и прочей иностранщине, как в сердцах порой называл подобные имена отец. Восприятие закона дошло до такого абсурда, что людей заставляли менять данные ранее имена, лишь бы искоренить все. Маме повезло, ее имя, Анна, не попало в список запретных, только его оказалось больше нельзя сокращать. А вот папа из Михаила по документам стал Мигелем. Наша с сестрой мать работала в больнице и дала детям, как она считала, уникальные имена в честь болезней, мое правда, несколько исковеркала глухая на одно ухо паспортистка, при записи в свидетельстве о рождении.

– Ты на дорогу смотри, а не на небо. Император туда еще не скоро попадет, – если б они сидели рядом, то Джефферсон непременно ударил бы его локтем под бок, но так как между ними нахожусь я, смог только наградить недовольным взглядом. Даже перестав мотать ногой в воздухе, он вытянулся вперед, стараясь раньше других увидеть приближавшийся кортеж, но дорога терялась среди начавшегося леса – края города.

– Его старшему сыну пятнадцать, захочет и отправит папашу на тот свет, как тот сделал со своим. Папа говорит, так даже лучше будет, – нахмурился Дмитрий, поджав под себя ноги и вцепившись пальцами в край крыши, словно это его спасет если вдруг начнет падать. Меня их разговоры не впечатляли, ведь сейчас Дима нес откровенную чушь, такого никогда не было и отец Императора трагически погиб во взрыве. Подслушал наверно рассуждения взрослых на кухне и воспринял за чистую монету. Я старался не слушать, а просто смотрел вперед, в толпу, на дорогу, на стражей порядка, и масштаб развернувшегося действия. Когда еще Император решит заглянуть в наше захолустье? Может этот день войдет в историю города, если такого больше не повторится.

– Твой папа грузчик, у него ума с горошину, ему-то откуда знать, как лучше будет? – он хотел сказать что-то еще, но Дима резко оттолкнулся от крыши, и перегнувшись через меня, полез размахивая кулаками, надеясь задеть Джефферсона. Упав на прохладную металлическую пластину, стараюсь не упустить главный момент дня, но за телом друга, чуть ли не улегшегося на мои колени, ничего не видно. Ударив от досады Диму по спине, пытаясь привести разъяренного друга в чувства, вытягиваю шею и замираю при виде первых признаков приближающегося кортежа.