Парадную дверь в школу я открыл ровно в пять. Фанерная будка, где обычно сидел охранник, была пуста. Я ухмыльнулся, подумав, что где-то я это уже видел, и прошел дальше в зал. Направился прямиком к бару, где заказал бокал виски.
За своим столиком, как обычно, обедал Амеба, сегодня я решил подойти.
Амеба был в светло-серой футболке – то ли она была на размер меньше, то ли он специально приобрел обтягивающую, но выглядело это довольно-таки мерзко, вокруг подмышек и на груди у него были огромные мокрые пятна пота.
– Терпеть не могу лето, – признался мне Амеба. – Когда приступишь к терапии, ты уж позаботься – сделай так, чтобы лета вообще не было, ну или отправь меня в такое место, где температура круглый год держится не выше десяти градусов.
– Таких мест и так навалом, – удивился я. – Почему бы тебе не уехать? Хотя бы пока не закончится лето?
– Хлопотно. – Амеба отправил себе в рот громадный лист салата. – Кстати, чем нашу старушку обидел?
– Кого? – не сразу понял я.
– Лидию Павловну, кого же еще. – Амеба хмыкнул. – Не на шутку разозлилась бабка. Ходят слухи, что наемников ищет – наплевав на всех, уничтожить Генератор и тебя вместе с ним удумала. Но ты не переживай, скорее всего, это просто слухи.
– Скорее всего?
Амеба утвердительно кивнул:
– Ничем не оправданные сплетни. – Отодвинул в сторону пустую тарелку и стал подзывать официанта.
Я огляделся и за столиком неподалеку увидел слепого старика. Сидел он один, без своего подручного. Спина прямая, осанка выдержанна, ноги скрещены под стулом, перед собой выставлена белая трость, на которую он положил обе руки. На столе пустой бокал. Это был единственный спонсор, с которым я не успел еще поговорить «по душам».
– Здесь свободно? – Не дожидаясь ответа, я сел напротив.
– Идиот, ты же видишь лучше меня, свободно здесь или нет! Или тоже слепой? – проворчал он миролюбиво.
Я промолчал, прикидывая, чего я, собственно, от него хотел.
– Что молчишь? Ты не официант случайно?
Я отрицательно помотал головой.
– Только не говори мне, что ты сейчас мотаешь головой, придурок. В какую хоть сторону, я же слепой.
Я понял свою оплошность.
– Нет, я не официант, – сообщил ему я. – Никифор.
– Не будешь ли ты так любезен, Никифор, не раздобудешь мне бокал виски? А то эти лоботрясы совсем работать не хотят.
Я огляделся в поисках официантов – один был занят с Амебой, остальные действительно куда-то подевались.
– Одну минуту. – Я пошел к бару и вернулся с двумя бокалами – один оставил себе, другой поставил на столе перед слепым. – Вот, – коротко сказал я и тут же подумал, что он меня как-нибудь поправит, но старик промолчал.
Он поднял бокал, слегка повертел его, прислушался, как о стенки бьются кубики льда, отпил, подержал напиток во рту, затем проглотил и поморщился.
– Знаешь ли ты, что у каждого вкуса есть свой образ? Вот, например, у этого виски со льдом… – Он пригубил еще. – Темный янтарь протекает сквозь пещеру, каменистое дно неглубоко, но течение очень быстрое. Янтарь уходит в узкую щель в скале, оставляя за собой град брызг… Каждый вкус имеет свой образ – поэтому этот жирный, – он кивнул в сторону Амебы, – и жрет постоянно.
Я удивился, как он угадал, что в том направлении сидит Амеба. Впрочем, Амеба там сидит постоянно.
– Мальчик мой, вполне возможно, что я вижу лучше тебя, – сказал слепой.
Я усмехнулся. Может, этот старик и мысли читать умеет? После всего, что я видел за последнее время, я бы не удивился. Тут же отозвался старик. – Так вот… Не только у вкуса есть образ. Образ есть у чего угодно, но все это лишь иллюзия.
Наступило молчание. Мне хотелось поговорить с этим стариком, узнать про него побольше, но с чего начать, на ум не приходило. Я вспомнил, как он с помощью своего куда-то пропавшего подручного изучал картины на как-то проходящей здесь выставке.
– Лодка там была! Помните картину с ущельем и океаном? Вы еще спрашивали, есть ли там лодка с гребцом? Так вот, лодка там была.
Старик улыбнулся:
– Я знаю. И я рад, что ты это тоже увидел. Лодка есть, но не каждый ее замечает…
Мы вновь погрузились в молчание.
– Чего ты боишься? – прервал молчание старик.
Я задумался. Действительно, чего я боюсь?
– Смерти, – наконец, у меня созрел ответ. – Я боюсь смерти. Я боюсь потерять себя. Зачем тогда жить? Зачем копить эмоции, воспоминания, материальные блага?.. Зачем это все нужно, если все будет бесследно потеряно, если все растворится в бесконечном потоке времени?! Даже если верить в перерождения – какой смысл начинать все сначала, растеряв весь опыт, и есть ли в этом смысл? Все равно – это ведь буду уже не я, даже если какой-то там стержень останется, то я ведь не этот стержень, я скорее то, что облепляет стержень на протяжении всей моей короткой по вселенским масштабам жизни. Когда я думаю об этом, мне страшно. Смерти, вот чего я боюсь, – еще раз повторил я.
Опять молчание нависло над столиком. Старик о чем-то думал. Потом он заговорил: