Император Николай II. Мученик

29 июня/12 июля граф Сечени направил министру иностранных дел империи графу Берхтольду письмо, в котором сообщал: «По мнению Германии, и это мнение я вполне разделяю, необходимо выбрать теперешний момент, исходя из общих политических соображений и специально из моментов, вытекающих из сараевского убийства. В последнее время Германия еще больше укрепилась в мнении, что Россия готовится к войне против своих западных соседей и рассматривает эту войну уже не как известную возможность, а определенно считается с ней в своих политических расчетах на будущее. Но именно на будущее. И в настоящий момент она не собирается воевать (выделено нами. – П. М.)»{706}. Этот документ не оставляет никаких сомнений в агрессивных планах Германии и Австро-Венгрии как в отношении Сербии, так и в отношении России. Из него видно, что австрийские и германские правители были полностью осведомлены в том, что Россия, не говоря уже о Сербии, не собирается вести войну в 1914 г., но что силы ее многократно возрастут в ближайшие годы. Именно поэтому Вена и Берлин так стремились как можно быстрее осуществить свои преступные намерения в отношении как России, так и Сербии.

В своих воспоминаниях Бернхард фон Бюлов признавал: «Сохраняя хладнокровие и ловкость, мы могли спасти мир. Германская империя не должна была допускать Австрию вести себя так неблаговидно и вызывающе, чтобы оказаться потом с нею рядом в этой страшной войне»{707}.

Однако, решившись расправиться с Сербией, правящие круги Германии и Австро-Венгрии продолжали предпринимать всё возможное, чтобы скрыть свои агрессивные приготовления. Дипломатическому корпусу в Вене и Берлине были даны такие успокаивающие заверения, что многие из них отправились в отпуск. Не был исключением и русский посол в Вене Н. И. Шебеко, которого Берхтольд заверил, что Сербии будут предъявлены «совершенно приемлемые требования», «не имеющие ничего унизительного для ее национального самосознания», после чего посол счёл возможным выехать в Россию{708}. Подобные же заверения были сделаны австрийцами послам Франции и Англии.

Между тем сербское правительство, обеспокоенное грозным затишьем, 7/20 июля обратилось к австро-венгерскому правительству с официальным заявлением, в котором выразило готовность «принять всякую просьбу Австро-Венгрии в связи с сараевским преступлением»{709}. Это заявление было оставлено официальной Веной без ответа.

Поздно вечером 10/23, в 18 час., посланник Австро-Венгрии в Белграде барон Владимир Гизль фон Гизлингер вручил сербскому правительству вербальную ноту, содержащую ультиматум. Когда в Белграде ознакомились с текстом этого ультиматума, то были поражены его крайними цинизмом и жёсткостью.

Австрийцы требовали от Сербии: 1) торжественно публично осудить всякую агитацию и пропаганду против Австрии, изложив это осуждение в специальном печатном органе и приказе короля для армии, 2) закрыть все антиавстрийские издания, 3) исключить из школьной программы все антиавстрийские высказывания, 4) уволить всех офицеров и должностных лиц, замеченных в антиавстрийской пропаганде, причем списки этих лиц должны были быть составлены австро-венгерскими офицерами, 5) допустить на сербскую территорию силовые структуры Австро-Венгрии для подавления движений, «направленных против территориальной целостности Австро-Венгрии», 6) допустить австро-венгерские следственные органы для расследования сараевского убийства{710}. Вербальная нота заканчивалась грозной фразой: «австро-венгерское правительство ожидает от королевского правительства ответ до шести часов вечера в субботу 12/25 текущего месяца», то есть на выполнение всех поставленных австрийцами условий Белграду отводилось 48 часов.