Император Николай II. Крестный путь

Вместе с Николаем II вся его семья осознанно приняла своё распятие на кресте. Жена и дети знали, что им грозит, но не пожелали бросить царя, не уехали за границу, не скрывались от преследований новой власти. Это был их собственный выбор, к которому с уважением и пониманием отнёсся Николай II, не только как Император, а, прежде всего, как муж и отец. Царь знал предсказание о той мученической смерти, которая предстояла ему и его жене и детям. Было много путей сохранить свою жизнь и бежать за границу. Царь и вся его семья отвергли эти возможности. Царь принял предназначенное Богом. И принёс в жертву себя и свою семью, чтобы только дать возможность людям своей страны получить шанс на светлое будущее. Фактически распятие прошла вся семья. А вместе с ними и преданные им слуги.

Царская семья была редчайшим бриллиантом в короне Российской Империи, который все кому не лень обливали грязью. Но даже под слоем грязи бриллиант остаётся чистым и прекрасным, нужно только дать себе труд удалить эту грязь. Перестать повторять навязанные стереотипы, а развивать в себе различение: вдумчиво и непредвзято изучить многочисленные свидетельства и сделать верные выводы. В настоящее время в интернете, в новых книгах и статьях, на выставках, посвящённых царской теме, можно найти достаточно материалов, при изучении которых можно составить непредвзятое представление о том, как всё было на самом деле.

Самую объективную картину можно получить из уст врага. В своих воспоминаниях Ольга Добровольская, вдова убитого большевиками последнего министра юстиции императорского правительства Н.А. Добровольского, описывает впечатления А.Ф. Керенского после его встречи с государем:

«Он (Керенский) заявил мне, что был в Царском Селе и почти всё время, за эти два дня, провёл с Государем, и что он желает поделиться со мною своими впечатлениями. Затем с какою-то возбуждённостью Керенский стал мне скоро и горячо говорить, что до этой поездки он совершенно иначе рисовал себе Государя и когда приехал в Царское, то думал, что встретится с жалким ничтожеством. Но вышло совершенно иначе. Керенский застал Государя за распилкой дров в парке, покрытого опилками и с всклокоченными волосами. При этой обстановке он не узнал его. Но стоило только Государю поднять на него свои приветливые глаза, как Керенский сразу же почувствовал, кто он.

Притом с искренностью, которая меня тронула, Керенский рассказал, что он сразу понял, несмотря на скромный рабочий облик Государя, что стоит перед человеком, который в духовном отношении высок. Государь спокойно, внимательно и доброжелательно поздоровался с ним и стал также спокойно и совершенно объективно говорить о текущих событиях.

Керенский, по его словам, призадумался, как к нему обратиться и хотел сказать: «полковник», но в это время «он на меня так взглянул своими дивными глазами, что я невольно сказал «Ваше Величество»; сейчас же заметив моё смущение, Государь по своей чуткости, которую я тоже понял, стал говорить со мною ещё более благожелательно. Это в свою очередь ещё больше заставило меня почувствовать всю ту пропасть, которая нас отделяла».

Далее Керенский в том же страстном, но вполне искреннем тоне продолжал свой рассказ, подчеркивая, что он вполне убедился за эти два дня, что единственно, чем был всецело поглощён Государь, это своей безграничной преданностью родине, и что он думает только о благе России, причём совершенно просто заявил в разговоре Керенскому, что если для этого нужна его жизнь, то он готов с радостью её отдать. Наконец, Керенский высказал, что он должен сознаться, что Государь вовсе не ограниченный и не необразованный человек, наоборот он поразил его своим разносторонним образованием, умом и огромной памятью, осведомлённостью и при всём этом обаятельностью.

Несколько раз во время своего порывистого рассказа Керенский восклицал: «Как жаль, что он был так мало популярен и так не понят, ведь нам его рисовали совсем иным».

Даже враг признаёт духовную высоту и душевную чуткость царя и сокрушается по поводу того, что он был не понят в связи с созданием не соответствующего истине образа: «ведь нам его рисовали совсем иным».