Император Николай II. Крестный путь

Сзади Государя кто-то судорожно всхлипнул. Достаточно было этого начала, чтобы всхлипывания, удержать которые присутствующие были, очевидно, уже не в силах, раздались сразу во многих местах. Многие просто плакали и утирались… Тем не менее, он продолжал обход… Подойдя к офицерам своего конвоя, он никому не подал руки, может быть, потому что он виделся с ними утром отдельно (теперь мы знаем, что личный конвой предал своего государя, перейдя на сторону восставших – авт.-сост.). Зато он поздоровался со всеми офицерами Георгиевского батальона, только вернувшимися из экспедиции в Петроград. Судорожные всхлипывания и вскрики не прекращались. Офицеры Георгиевского батальона – люди, по большей части, несколько раз раненые – не выдерживали: двое из них упали в обморок. На другом конце залы рухнул кто-то из конвойцев…»

Когда же поверженный царь покидал здание Ставки, направляясь к автомобилю, то многие сотни конвойных и солдат пали на колени, рыдая во весь голос. Солдаты прощались со своим царём.

Это был тот зримый момент единения, который в светском обществе всегда служил темой саркастических насмешек. Его подлинность не признавалась никем из «героев Февраля». Не верили в эту мистическую общность и многие должностные лица. Увидев такое патетическое зрелище, генерал М.В. Алексеев замер как заворожённый…

В тот последний день в Ставке слёзы не раз бывали на лице царя. Вечером он записал в дневнике: «Сердце у меня чуть не разорвалось!» 

Последний путь

После отречения произошло обратное тому, о чём говорили оппозиционеры: началось разложение народа, поддавшегося низшим страстям; с неудержимой быстротой Россия понеслась к гибели. Никакой немедленной внешней пользы от отречения не произошло. Царь был тем мистическим началом, которое удерживало силы зла; теперь же ничто не препятствовало вступлению их в мир.

С подписанием отречения начались новые испытания царской семьи. Царь со своими близкими оказался под стражей в Царском Селе. Им приходилось терпеть унижения и издевательства со стороны охранников и прочих «новых» людей, их окружавших.

Преданный царю генерал Н.М. Тихменёв писал: «Произошла революция. Великий потоп словесного гноя полился из уст новых её правителей и граждан «самой свободной в мире страны». И грязным валом встала над ней ненависть и злоба обезумевшей солдатчины, мастеровщины и «освобождённого народа». Первые всплески этого вала обрушились на беззащитную Царскую Семью. Не было того ослиного копыта, которое не лягнуло бы то, перед чем пресмыкалось ещё так недавно».

31 июля члены царской семьи были выселены из своего дворца в Царском Селе и отправлены в Сибирь.

6 августа на пароходе «Русь» вся семья прибыла в Тобольск. «На душе так невыразимо больно за дорогую Родину, что объяснить нельзя», – эти слова государыни Александры Фёдоровны из частного письма выражают душевное состояние всей семьи. Но члены семьи держались бодро: их укрепляла вера в Божий промысел.

Сколько благородства, самоотвержения и бескорыстной любви в письмах Александры Фёдоровны из Тобольска к А. А. Вырубовой:

«О, Боже, спаси Россию! Это крик души днём и ночью, всё в этом для меня».

«…нельзя вырвать любовь из моего сердца к России, несмотря на чёрную неблагодарность к Государю, которая разрывает моё сердце. Но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет».

«Чувствую себя матерью этой страны и страдаю как за своего ребёнка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения».

«Не для себя живём, а для других, для Родины. Слишком сильно я свою Родину люблю... Милосердный Господь, сжалься над несчастной Родиной, не дай ей погибнуть под гнётом «свободы»!

Эти строки пишет человек, чью семью Родина отвергла и отдала на поругание…

В марте 1918 года царскую семью разлучили. Из Москвы приехал от большевиков комиссар, который объявил государю, что его увозят. Александра Фёдоровна решила сопровождать мужа; нравственные муки её возросли до предела, так как ей пришлось расстаться при этом с больным царевичем. С родителями поехала и царевна Мария. Для всей семьи расставание было душевной пыткой.

Царская чета была доставлена в Екатеринбург и заключена под стражу в доме инженера Ипатьева. В начале мая сюда привезли остальных членов семьи вместе с несколькими преданными слугами. Издевательства над ними стали ещё изощрённее; но даже из озверевших охранников кое-кто внутренне склонился перед их христианской кротостью и смирением.

Жить мученикам оставалось два с половиной месяца. Близилось время свершения предсказания монаха Авеля9, о котором царь узнал ещё в 1901 году.

Из книги монахини Нектарии (Мак Лиз) известно, что «2 (15) июля без всяких объяснений привели местного священника, чтобы совершить Литургию. Вся Семья и домочадцы исповедались и причастились. Когда дошли до заупокойных молитв, вся Семья неожиданно встала на колени, а одна из Великих княжон зарыдала. Догадывались ли они о своей судьбе, этого никогда не узнать.