Император Николай II и его семья

Генерал Д… сообщил мне, что желает мне показать молодого человека, выдающего себя за Цесаревича. Я, действительно, знал, что с некоторых пор в Омске распространился слух, будто Наследник остался в живых. Говорили, что он находится в одном из поселков в Алтае. Мне рассказывали, что население его восторженно встретило, школьники сделали сборы в его пользу, а начальник почтового отделения на коленях поднес ему хлеб-соль. Кроме того, адмирал Колчак получил телеграмму с просьбой прийти на помощь мнимому Цесаревичу. Я отнесся к этим россказням равнодушно.

Опасаясь смуты, которая могла быть вызвана этими обстоятельствами, адмирал приказал доставить «претендента» в Омск, и генерал Д… меня вызвал, полагая, что мое свидетельство установит истину и в корне пресечет нарождающуюся легенду.

Приотворили дверь в соседнюю комнату, и я получил возможность рассмотреть, незаметно для него, молодого человека, который был больше и полнее Цесаревича; на мой взгляда ему было от пятнадцати до шестнадцати лет. Своим матросским костюмом, цветом волос и их прической он издалека очень смутно напоминал Алексея Николаевича. Этим, впрочем, ограничивалось сходство.

Я поделился своими впечатлениями с генералом Д… Молодого человека ввели к нам. Я предложил ему несколько вопросов по-французски — он молчал. И когда стали настаивать, чтобы он мне ответил, он заявил, что понимает все, что я ему говорю, но что у него есть причины говорить только по-русски. Я обратился тогда к нему на этом языке. Это оказалось столь же бесплодно. Он сослался на то, что решил отвечать только самому адмиралу Колчаку. Так кончилась наша очная ставка.[81]

Случай поставил на моем пути первого из бесчисленных самозванцев, которые, без сомнения, в течение долгих лет будут служить причиной смут и волнений в невежественной и доверчивой среде русских крестьян.

В марте 1920 года я снова встретился с генералом Дитрихсом и Н. А. Соколовым в Харбине, куда они, как и я, попали после крушения правительства адмирала Колчака. Они сильно волновались, так как положение в Манджурии становилось все более и более шатким и можно было с минуты на минуту ожидать, что Восточно-Китайская железная дорога попадет в руки красных. Вокзал и его окрестности кишели большевистскими шпионами. Что делать с следственными документами? Куда спрятать их в верное место? Генерал Дитрихс и Н. А. Соколов обращались к английскому верховному комиссару до его отъезда в Пекин, прося его доставить в Европу реликвии Царской семьи и следственное производство. Он запросил указаний своего правительства. Ответ заставлял себя ждать. Он, наконец, пришел… и был отрицательный!

Тогда я лично обратился к генералу Жанену, чтобы поставить его в известность о положении.[82]

— Я готов, — сказал он мне, — прийти вам на помощь. Я могу это сделать только под своею ответственностью, так как у меня нет времени запросить об этом свое правительство. Но я не хочу, чтобы могли сказать, что французский генерал отказался принять реликвии того, кто был верным союзником Франции. Пусть генерал Дитрихс письменно меня попросит, выражая уверенность в моем согласили; я счел бы сомнение за обиду.

Письмо было послано, и генерал Дитрихс пришел сговориться с генералом Жаненом о способе передачи драгоценных реликвий тому лицу, которое он указывал ему в Европе.

Два дня спустя, генерал Дитрихс, два его офицера-ординарца, Н. А. Соколов и я нагрузили себе на плечи заранее приготовленные тяжелые чемоданы и направились к поезду генерала Жанена, стоявшему неподалеку от вокзала. Мы приближались, в нескольких шагах друг за другом, к платформе, когда последние из нас заметили появившихся неожиданно из темноты нескольких человек, которые подошли к нам с криками: «Куда вы идете? Что вы несете в чемоданах?» Ввиду того, что мы, не отвечая, ускоряли шаг, они собирались нас задержать и приказали нами открыть чемоданы. К счастью расстояние, которое нам оставалось пройти, было уже не очень велико; мы пустились бегом и, минуту спустя, были у вагона генерала, часовые которого двинулись к нам навстречу.

Наконец все следственное производство было в верном месте. И пора было, ибо, как мы в этом только что убедились, за нами было установлено наблюдение. Час спустя, мы один за другим осторожно вышли из поезда и незаметно проскользнули между вагонами соседних эшелонов.

На следующий день генерал Дитрихс принес генералу Жанену шкатулку с реликвиями Царской семьи.

Это происходило 19 марта 1920 года.

Ничто не удерживало меня больше в Сибири. У меня было чувство, что я исполнил по отношению к тем, с которыми меня связывали такие жгучие воспоминания, свой последний долг, сделав все, что мог, там, где закончилась их трагическая судьба. Больше двух лет протекло с тех пор, как меня удалили от них в Екатеринбурге.