Он был напечатан в 1832 году, а в январе следующего представлен на рассмотрение Государственного совета. 19 января 1833 года Свод был одобрен, и принято постановление: «Свод рассматривать как исключительный положительный закон, действие коего начинается с 1 января 1835 года». На этом же заседании император под верноподданнические аплодисменты запечатлел монарший поцелуй на челе Сперанского, снял с себя орден Андрея Первозванного и возложил на него (запечатлено на барельефе постамента памятника Николаю I на Исаакиевской площади).
При этом кодификатор не только собирал документы, но и предложил план устройства постоянных работ над исправлением и дополнением Свода в будущем (второе его издание вышло уже в 1883–1884 годах).
Кроме того, были приведены в порядок целый ряд специальных и местных законодательств: свод военных постановлений в 12 томах, свод законов остзейских и западных губерний, свод законов Великого княжества Финляндского.
А для подготовки нужных и высококвалифицированных кадров Сперанский добился учреждения Высшей школы правоведения. При непосредственном участии Сперанского был подготовлен и издан в 1835 году новый Устав университетов, по которому были созданы юридические факультеты. При этом при сохранении кафедрального распределения учебных курсов коренным образом был пересмотрен и расширился перечень изучаемых студентами-юристами дисциплин. Исходную мировоззренческую подготовку правоведов составляли «Римское законодательство и история оного» и «Энциклопедия законоведения и российские государственные законы».
До конца жизни Сперанский пользовался особым доверием Николая. Настолько особым, что в 1835 году ему было доверено преподавание правоведения наследнику престола, будущему Александру II. Принципиальное сходство многих из реформ Александра II с некоторыми частями плана, проектированного за полвека до этого Сперанским, едва ли можно считать случайным. Возможно, это и перст судьбы, но его близким другом был двоюродный дед другого великого российского реформатора – Аркадий Столыпин.
В 1827 году Третье отделение докладывало Николаю о деятельности правительства: «Высшее общество делится на два класса: довольные, во главе которых стоят – граф Кочубей, группирующий вокруг себя многочисленных знатных особ всех возрастов, и г. Сперанский, на которого нужно смотреть как на опору всех умных и даровитых людей среднего класса, как, например, литераторов, купцов и гражданских чиновников. Значительное число их в трудных условиях жизни обращается к нему как к оракулу, доверяя ему свои опасения, свои надежды и свои самые сокровенные мысли. Он доступен, популярен и приветливо идет навстречу этому доверию. К его словам относятся как к пророчеству. Он, по-видимому, вполне предан Е. В. Государю Императору и существующему строю, поддержанию которого он посвящает все свои силы, возвышенно отзываясь о личности Государя и скрашивая будущее успокоительными предсказаниями…
В Москве в настоящий момент нет ни одного сановника, который играл бы роль, подобную роли графа Кочубея или Сперанского».
Смерть самой светлой головы империи донельзя расстроила императора. Николай, узнав о кончине Сперанского в 1839 году, говорил Модесту Корфу: «Михаила Михайловича не все понимали и не все умели довольно ценить; сперва я и сам в этом более всех, может статься, против него грешил. Мне столько было наговорено о его превратных идеях, о его замыслах; но потом время и опыт уничтожили во мне действие всех этих наговоров. Я нашел в нем самого верного и ревностного слугу с огромными сведениями, с огромной опытностью, с не устававшей никогда деятельностью».
К тому времени империя наконец-таки получила современный юридическо-правовой акт, по которому можно было жить в эту эпоху и идти на намеченные преобразования.
Однако была ли готова к ним сама Россия? Понимало ли общество, куда собирается вести его император и его министры? Могло ли раздираемое противоречиями многомиллионное население оказать им надлежащую поддержку?
Интересно по этому поводу высказался поэт князь Петр Вяземский: «В отличие от других стран, у нас революционным является правительство. А консервативной – нация».
Охранная грамота
Подавление восстания декабристов, розыск, аресты и обстоятельный процесс над ними во многом снял скопившееся в обществе напряжение. Страсти несколько поутихли, но игнорировать вольнодумные настроения, подобно брату, для Николая было бы неприемлемо. Он чувствовал себя обязанным быть в курсе того, что, с одной стороны, думают и жаждут его подданные, с другой – вовремя пресекать разгул вредных учений и веяний. Декабрьский мятеж и деятельность тайных обществ продемонстрировали полную несостоятельность работы Министерства внутренних дел, прошляпивших заговорщиков. Поэтому Николаю требовалось либо полностью перестраивать его структуру, либо создавать специальный орган, способный стать настоящим «оком государевым», заглядывающим в души своих подданных. Подконтрольный и подотчетный лично императору.