Император Николай I и его эпоха. Донкихот самодержавия

Николай наконец дорвался до командования. 8 июля 1828 года ему лично предстояло руководить войсками во время Буланлыкского сражения. По свидетельству одного очевидцев: «Спокойствие и выдержанность, с которыми Его Величество отдавал свои распоряжения, были удивительны и достойны самого опытного генерала. Ни одного нетерпеливого движения, ни одной вспышки даже тогда, когда адъютанты, плохо поняв его приказания, осмеливались просить их повторить. Он объяснял их им с такой ясностью и точностью, которые возбуждали удивление у офицеров, уже опытных в командовании войсками». Сам же император сделал своей ставкой стоящий на рейде осажденной Варны фрегат «Париж», откуда аккуратно слал Дибичу тщательно составленные донесения. Как старательный подчиненный своему командиру.

Интересно, что великий князь Михаил Павлович, награжденный после победы под Браиловом орденом Святого Георгия 2-й степени, отказался надеть его, посчитав, что достиг успеха слишком дорогой ценой. Тогда Николай удостоил брата шпагой с надписью «За храбрость» с лаврами и алмазными украшениями.

Высвободившиеся войска Меншикова были срочно переброшены в Болгарию, где осадили Шумлу, Силистрию и Варну. Однако взять удалось лишь Варну усилиями командующего штурмом – будущего губернатора Новороссии Михаила Воронцова, ибо осаждавших начала косить чума и дизентерия. Только за две кампании 1828–1829 годов от одних болезней русские потеряли около 100 тысяч, в то время как число погибших в боях не превышало 10 тысяч. Сам Витгенштейн подал прошение об отставке по состоянию здоровья, да и императора уговорили убраться из заразных краев подобру-поздорову. В своем разговоре с французским посланником при берлинском дворе графом Агу Николай заметил, что если войне не суждено кончиться в 1829 году, то он предпримет третью, четвертую, пятую кампании; что он очень сожалеет о необходимости пролить столько крови и принести столько жертв из-за мало значащих, по-видимому, причин, но что честь и достоинство его империи, равно как личное положение его как преемника императора Александра не позволяют ему отклоняться от принятого непоколебимого решения. При этом Николай подчеркнул, что он отказывается от всяких завоеваний и будет довольствоваться одним вознаграждением за военные издержки.

Сменивший Витгенштейна граф Дибич умелыми маневрами загнал визиря Решид-пашу в глухомань у деревни Кулевчи и наголову разгромил его 30 мая 1829 года. Окрыленное победой чумное войско неудержимо рвануло вперед, перевалило через Балканский хребет, считавшийся дотоле непроходимым, и с ходу взяло древнюю Месемврию, Ахиоло и Бургас. В июле Дибич уже щелкал турецкие корпуса как орехи – Айдос, Карнабат, Сливно падали к его ногам, как перезревшие груши. Султан спохватился, что под ударом уже новая столица Адрианополь. Но пока спохватился, гренадеры Дибича уже маршировали по улицам еще древнеримского города. Параллельно стремительным ударом была взята София, и авангарды вышли к Филиппо – полю. Потаенная мечта Екатерины Великой о восстановлении Греческой империи и прибитии щита к вратам Царь-града обретала реальность при ее внуке.

Султан взмолился о пощаде, послав к Дибичу парламентеров. Однако тот, стряхивая с мундира чумных блох, постучал саблей по карте и заявил согбенным туркам, что если до 1 сентября не увидит конкретных предложений, эскадры Грейга и Гейдена, направившиеся к Стамбулу, разнесут бухту Золотой Рог в клочья (после Наваринского погрома добрые русичи оставили туркам всего 10 военных судов, которые в то время застряли в Босфоре и не составили компанию землякам на дне Наваринской бухты).

Одновременно на Кавказе Паскевич одного за другим молотил Гакки-пашу и Гаджи Салеха, взяв Эрзерум и Байбурт. Два фронта султана оглушительно треснули.

Кстати, именно на Кавказском театре военных действий в 1829 году был замечен невысокий господин, в цилиндре, с выдающимися, явно столичными бакенбардами, живо интересовавшийся ходом военных действий. В пыл боев он не лез, больше изучал тыловой пыл боевых офицеров. Но оставил после себя прелюбопытные записки, где давал характеристику действий главнокомандующего: «Я не вмешиваюсь в военные суждения. Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саганлу, движение коим граф Паскевич отрезал Сераскира от Османа-паши; поражение двух неприятельских корпусов в течение однех суток, быстрый поход к Арзруму; углубление нашего пятнадцатитысячного войска в неприятельскую землю на расстоянии пятисот верст, оправданное полным успехом – все это может быть в глазах военных людей чрезвычайно забавно». При этом на полях записок даже изобразил себя на лошади в статской форме, в дорожном плаще и почему-то с пикой в руках. Видимо, для подчеркивания особой воинственности и ответственности за положение на фронте. Он же и роль государя в этой войне подчеркнул:

Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами…

Звали воинственного петербургского господина Александр Пушкин, который собирал материалы для своего «Путешествия в Арзрум».