Император Крисп

– Святой отец, я никогда не заявлял о своей святости. Я лишь тот, кто я есть. И если я не оправдал ваших надежд, то изгоните меня.

– Твой отец уже достиг в этом успеха – ты смирился с его волей. Но я должен признать, что для человека, не предназначенного судьбой стать одним из святой элиты Фоса, ты неплохо справился, – сказал Диген. В его устах это прозвучало как похвала, и Фостий с невольным облегчением улыбнулся. – Я знаю, – добавил священник, – что молодому человеку непросто отвергнуть плотские утехи и связанные с ними радости.

– Это так, святой отец.

И лишь ответив, Фостий заметил, что интонации Дигена оказались очень похожими на отцовские. Его мнение о священнике сразу слегка понизилось. Ну почему пожилые люди вечно поучают молодых и указывают, как им следует поступать? Что они вообще в этом смыслят? Судя по их словам, их молодость прошла тогда, когда столицу империи еще не построили.

– Пусть благой бог укрепит тебя – и особенно в целомудрии – во время твоих странствий, юноша, и да запомнишь ты его истины и то, что узнал от меня в час испытания.

– Да будет так, святой отец, – отозвался Фостий, хотя и не понял смысла последней фразы Дигена. Разве не были его уроки истиной Фоса сами по себе?

Решив поразмыслить над этим потом, он низко поклонился Дигену и вышел из маленького храма.

Халогаи-телохранители, опустившись на одно колено, метали кости.

Победитель собрал выигрыш, и северяне встали.

– Возвращаемся во дворец, твое младшее величество? – спросил один из них.

– Да, Снорри, – ответил Фостий. – Мне надо подготовиться к отплытию на запад.

Охраняемый халогаями, он вышел из бедных кварталов города.

Когда они свернули на Срединную улицу, он спросил:

– Скажи мне, Снорри, тебе лучше от того, что твоя кольчуга позолочена?

Халогай изумленно обернулся:

– Лучше? Что-то я не понял тебя, твое младшее величество.

– Помогает ли тебе позолота сражаться? Стал ли ты из-за нее храбрее? Предохраняет ли она звенья кольчуги от ржавчины лучше, чем дешевая краска?

– На все вопросы «нет», твое младшее величество.

Снорри медленно покачал массивной головой, словно полагал, что Фостий и сам мог это понять. Скорее всего, он именно так и думал.

Но Фостию было все равно. Вдохновленный словами Дигена и гордостью от того, что он отверг столь соблазнительное предложение Оливрии, он в тот момент не нуждался в материальной поддержке окружающего мира – во всем, что с самого рождения стояло между ним и голодом, лишениями и страхом. И, словно вооружившись рапирой логики, он сделал выпад:

– Тогда зачем тебе позолота?

Он не знал, какого ответа ожидать, и не удивился бы, если бы Снорри забежал в лавочку и купил кувшинчик скипидара, чтобы счистить позолоту. Но в любом случае – помогала халогаю позолота, или нет, – северянин легко справился с логическим доводом:

– Зачем? А затем, твое младшее величество, что она мне нравится. Красиво. И мне этого хватает.

Остаток пути до дворца они шагали молча.

* * *

Канаты заскрипели в блоках. Большой квадратный парус развернулся, ловя ветер под новым углом. Волны зашлепали о нос «Торжествующего» – имперский флагман направился к берегу.

Перспектива вскоре ощутить под ногами твердую землю наполнила Криспа немалым облегчением. Плавание на запад от столицы прошло для него достаточно гладко; ему лишь раз пришлось перегнуться через борт. Галеры и транспортные корабли плыли, не теряя из виду землю, и каждый вечер приставали к берегу.

Так что вовсе не эта причина заставляла Криспа стремиться в Наколею.

Беда была в том, что за неделю плавания он ощутил себя в изоляции, отрезанным от окружающего мира. На столе не копились стопки отчетов и депеш. В его каюте даже стола настоящего не было – так, складной столик. И император испытывал то же, что и жрец-целитель, прощупывавший пульс больного, но вынужденный отнять пальцы от его запястья.

Он знал, что тревоги его безосновательны. Нет ничего страшного, если он на неделю оторвется от прочих событий.

Анфим, даже оставаясь в столице, под конец своего правления месяцами не притрагивался к государственным делам. Бюрократия более или менее удерживала корабль империи на ровном киле; для этого она и существует.

Но Крисп был рад наконец очутиться в месте с названием более определенным, чем «где-то в Видесском море». Едва он ступит на землю, магнит императорского достоинства сразу притянет к нему те мелочи и фактики, без которых невозможно осознание всех происходящих в империи процессов.

– Нельзя отпускать вожжи даже на минуту, – пробормотал он.

– Что ты сказал, отец? – спросил Катаколон.

Раздраженный тем, что его застали за разговором с самим собой, Крисп лишь хмыкнул в ответ. Катаколон, удивленно взглянув на него, прошел мимо. Он провел немало часов, расхаживая по палубе «Торжествующего»; неделя плавания оказалась для него, вне всякого сомнения, самым долгим периодом воздержания с тех пор, как у него закурчавилась борода, и он, скорее всего, полностью расквитается за него в борделях Наколеи.