— Как вы, потомственный дворянин, олицетворяющий дореволюционную Россию, относились к человеку, приложившему руку к свержению Царя?
— Я его не уважал за прошлое, за ошибки, которые он сделал, но по-человечески любил. Чувствовалось, что он ощущал на себе колоссальную историческую тяжесть и явно хотел выговориться. Мы проводили долгие часы за беседами: он вспоминал революцию, свое недолгое властвование. Наши разговоры я с разрешения Александра Федоровича записывал на пленку. Этих катушек набралось больше десятка, и на них запечатлены просто фантастические признания человека, во многом вершившего судьбу России между февралем и октябрем 1917 года.
— А какое из них потрясло вас больше всего?
— Меня в первую очередь интересовало, как принималось решение об аресте Государя и членов Царской семьи и была ли хоть какая-то возможность избавить их от того страшного пути, который завершился подвалом Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Мало кто знает, что, подписав отречение, Николай на пути из Пскова в могилевскую ставку попытался аннулировать свой манифест и снова возложить на себя монаршую власть. Его, однако, никто не поддержал, но об этом тотчас стало известно в Петрограде. По прибытии в Царское Село Император с семьей был арестован. Керенский в наших беседах долго избегал обсуждать тему о том, кому же принадлежала инициатива взять под стражу «гражданина Романова». Наконец я спросил его об этом прямо.
— И каков был ответ?
— Совершенно невероятный. Внимательно посмотрев на меня, Александр Федорович произнес: «Решение об аресте Царской семьи вынесла наша ложа». Речь шла о могущественной масонской ложе Петербурга «Полярная звезда», членом которой состоял и Керенский. Он признался мне, что сам является «масоном 33-й степени» (это — одна из самых высших ступеней в их иерархии). «Полярная звезда» поддерживала тесные связи с влиятельнейшими «вольными каменщиками» из Парижа.
— Уж слишком это смахивает на пресловутую теорию «масонского заговора»…
— Я и сам не сторонник этих баек. Но сведения исходят, что называется, от «первого лица». И, кроме того, выяснилось, что все члены первого состава Временного правительства за исключением профессора Тимашева тоже были масонами. Все они были ярыми антимонархистами. Кстати, вот еще одна связанная с ложей тайна истории, поведанная мне Александром Федоровичем. После свержения Государя Россия еще полгода формально оставалась империей. Керенский долго не решался официально провозгласить республику. Наконец на исходе августа к нему явился член «Полярной звезды», один из видных представителей партии трудовиков Фабрикант. «Довольно тянуть, Александр Федорович, — сказал он. — Ложа просит вас сделать это». Керенский с ним согласился, и 1 сентября Россия была объявлена республикой.
— Выходит, что Керенский был лишь марионеткой в чужих руках?
— Мне казалось, что в нем постоянно борются два начала. Одно — это непомерные амбиции, тщеславие, самоуверенность, авантюризм. С другой стороны, он был, безусловно, русским человеком, по-своему болел за Россию.
— Есть версия, что сразу после Февральской революции у Керенского были возможности переправить Царя и его родных за рубеж, но он не воспользовался ими…
— И да, и нет. Он рассказывал мне, что, когда Николай находился под арестом еще в Царском Селе, секретную миссию по переправке его за границу (через Финляндию в Швецию) предлагал организовать генерал Маннергейм, будущий главнокомандующий финской армией. Находясь на русской службе, он был беззаветно предан Государю. Кстати, в 30-х годах я встречался с Маннергеймом (он был очень дружен с моей теткой), и он подтвердил мне эти факты. Вывезти Царскую семью на «тайном эшелоне» было тогда нетрудно, но Керенский на это не пошел. Ведь бегство Императора сразу после революции привело бы к краху Временного правительства.
— А почему Николая не отправили в Англию, к его двоюродному брату королю Георгу? Есть версия, что договоренность об этом была достигнута.
— Переговоры шли, но резко негативную роль сыграл британский премьер Ллойд-Джордж. В марте 1917 года в войну на стороне Антанты вступила Америка, и Лондон очень дорожил хорошими отношениями с новым союзником. Но из США в адрес английского правительства потоками шли письма от очень влиятельных американцев-евреев (политиков, представителей капитала) с требованием не принимать на Альбионе бывшего русского самодержца. Об этом мне потом рассказывал тогдашний американский посол в Англии Дэвис. В итоге Ллойд-Джордж во избежание осложнений с Вашингтоном и опасаясь, что эмиграция Николая дестабилизирует обстановку в России и ослабит ее в борьбе с Германией, направил Керенскому шифровку, в которой уведомил его, что приезд низложенного российского Императора в Великобританию «сейчас крайне нежелателен».
— Были ли еще варианты?
— Приютить Царскую семью предлагали испанцы. Для этого можно было бы отправить Государя в Крым, где тогда находилась его мать — императрица Мария Федоровна. Не участвовавшая в мировой войне Испания легко могла прислать в Черное море корабль. Но Керенский сказал мне, что везти Царя через бурлившую Украину было опасно. Тут он явно лукавил. Моя семья покинула Петроград в конце июня 1917 года и совершенно спокойно добралась на поезде до Симферополя, а оттуда в Ялту.
— В итоге Император и его родные оказались в Тобольске…
— Керенский сказал, что этот город тоже был выбран Ложей. Там Государя застал Октябрь, и оттуда начался его путь на Голгофу.
— Алексей Павлович, Керенский переживал судьбу Николая II?
— Он страшно мучился. Он, безусловно, не желал его смерти и считал все происшедшее с Государем, с Россией своим неискупаемым грехом. В ноябре 1967 года, в полувековой юбилей большевистской революции, его хватил удар. Я пришел навестить его в больнице. Александр Федорович был совсем слаб (ему было тогда 86 лет). ««Князь, вы должны ненавидеть меня, — произнес он. — За все то, что я сделал, а еще больше — не сделал, будучи российским премьером. Меня стыдятся собственные дети, говорят что я вошел в историю как “отец керенщины”. Прощайте и забудьте меня. Я погубил Россию! Но, видит Бог, я желал ей свободы!»
