– Каждый день, на протяжении всех лет со дня помолвки, я молилась, чтобы мой Никки стал настоящим монархом – требовательным и жёстким. Ежедневно я просила у Бога, чтобы он даровал понимание, как подобает вести себя на троне, и железную волю для достижения поставленных целей… Каждый день, глядя на своего мужа, мягкого, доброго и совсем не способного к жестокой и циничной политической борьбе, я страстно желала в один прекрасный день проснуться и увидеть другого Никки, способного заставить уважать себя даже тех, кто его ненавидит, потому что без стальной хватки справиться с этой варварской страной невозможно – она, как норовистая лошадь, скинет любого седока, проявившего хотя бы тень слабины. А Никки весь состоял из слабостей. Милые и очаровательные в семье, они превращались в непрерывную череду неудач, когда дело доходило до исполнения царских обязанностей. Эти неудачи висели, как дамоклов меч, занесенный над его и моей головой. Я страстно молила Бога, чтобы он выковал в своих кузницах для своего помазанника в России новый, стальной характер. И Бог, наконец, меня услышал и сделал, как я хочу… Но я даже представить не могла, как это страшно, когда твои просьбы исполняются…
– Сударыня, я просил вас изъясняться в России по-русски и не говорить о присутствующих в третьем лице, – произнес император, но Александра Федоровна уже его не слышала.
– Ты – император из стали. Именно такой, какой нужен России – волевой, хорошо понимающий, чего хочешь, идущий к своей цели с настойчивостью Железного Дровосека из волшебной страны Оз, у тебя даже в глазах – раскалённое железо… Но ты уже не мой Никки… Ты заново родился для них, – императрица кивнула на заснеженное окно, – и умер для меня… И это очень-очень страшно…
Книга, лежащая на коленях императрицы, закрылась с хлопком, прозвучавшим в тишине, как пистолетный выстрел. Император посидел с минуту, глядя в пол и переваривая услышанное, медленно, по-стариковски поднялся и застыл, нависая над Александрой Федоровной серой скалой.
– И когда вы пришли к такому выводу? – тихо спросил он, стараясь ничем не выдать свои эмоции.
– Ещё в Ливадии, когда ты в беспамятстве вцепился в мою руку, и я вдруг отчетливо и ясно увидела, что ты меня тащишь через стремительный горный поток, я боюсь и упираюсь, а ты не обращаешь на меня никакого внимания, хохочешь и приговариваешь: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее…» И я поняла, что ты – это не
Императрица подняла глаза, полные слёз:
– Меня действительно хотят убить?
Император, ни слова не говоря, на секунду прикрыл глаза…
– И наследника? – в глазах женщины полыхнул ужас.
– Это не наследник, – чуть хрипло произнёс император, – летом родится Анастасия…
– Ну тогда понятно, – прошептала она чуть слышно и бессильно опустила руки.
– Ничего вам непонятно, сударыня, – раздраженно буркнул император, который наконец-то взял себя в руки. – И может быть, как раз хорошо, что непонятно… Я, признаться, и сам нахожусь в некотором затруднении объяснить происходящее. Но я рад, что мы выяснили отношения и что между нами не осталось никаких тайн. Я действительно сделаю всё, чтобы вы остались живы и здоровы.
Монарх поправил френч, стряхнул с него несуществующую пылинку и, повернувшись кругом, направился к дверям, однако на полпути его остановил тихий, но чёткий голос Александры Федоровны:
– Я знаю, кто такой Фальк…
Император остановился. Посмотрел через плечо в глаза неподвижно сидящей в своем кресле женщины. Зверёк вынырнул из своей норки и смотрел ему вслед с какой-то непонятной тоской и, как показалось императору, с сочувствием.
– А я думал, что удивить меня будет уже нечем…