Император из провинции (СИ)

Подёргал дверную ручку, убедился, что «Нива» заперта, потом потрогал капот, после чего решительно обошёл поваленное дерево и устремился вверх по дороге. Я потопал за ним, нервно глядя по сторонам. В темноте каждый куст казался маленьким Чёрным Вороном, который грозился вот-вот воткнуть в меня острейшие когти. Мне стало нехорошо. По вискам заструился пот, а грудь сдавило, словно её сковали железными обручами. Похоже, что на меня впервые в жизни обрушился приступ панической атаки. Как бы я не храбрился, но встреча с Чёрным Вороном оставила глубокий след, и вот сейчас он вылился в такое состояние. У меня даже пальцы затряслись. Если бы не полицейский, который уверенно шагал по тропинке, то я бы уже рванул к машине, чтобы свалить отсюда подальше. Но самообладание Козлова не позволяло мне этого сделать. Полицейский стал для меня тем маяком, который вывел мой дебаркадер из бушующего моря тревоги. Я почувствовал, как приступ отпустил меня, оставив после себя лёгкую нервозность, которая в такой ситуации была вполне естественной.

Меж тем мы приблизились к старой мрачной деревне, окружённой высокими деревьями. Более молодые деревца уже росли прямо между домами, многие из которых оказались разрушены. Их крыши давно провалились, а тёмные от времени брёвна лежали в густой траве. Пустые окна недобро взирали на двух путников, пришедших сюда. Воздух пах дубовыми желудями и травой, а тишину нарушали лишь поскрипывающие ветви и насекомые.

Вон там, возле колодца, чернело пепелище, среди которого в одиночестве стояла русская печка, расписанная матерными словами. Немного правее от неё — один из трёх уцелевших домов. Он был густо облеплен зелёным мхом и жёлтыми пятнами лишайника. На двухскатной крыше росла трава. А за мутными оконными стёклами играло пламя свечей.

Козлов прошептал, облизав губы:

— Вот тут колдунья живёт.

— Ага, — проронил я, глядя на проторённую тропку, которая вела к покосившему крыльцу. — Ходят сюда люди, ходят.

— Идиоты, — процедил полицейский и двинулся к двери, обитой кусками чёрной потрескавшейся кожи.

Он взошёл по поскрипывающим ступеням и громко постучал. Я замер у него за спиной, прерывисто дыша в лысый затылок с двумя складками. Внутри дома послышалась какая-то возня, а затем дверь со скрипом отворилась и перед нами предстала горбатая старуха, опирающаяся на кривую клюку.

Она была такой страшной, что я чуть зрение не потерял, а бравый полицейский выдохнул:

— Матерь родная…

— Вы явно пошли в отца, — шепнул я ему на ухо непослушными губами, внутренне содрогаясь от вида сморщенного лица с большим крючковатым носом, под которым густо росли седые волоски. Над верхней губой старухи был целый лес с горой-бородавкой. Она имела неприятный лиловый цвет. Щёки единственной жительницы деревни оказались впалыми и серыми, а волосы были длинными и нечёсаными. Они седыми прядями закрывали её шею и заканчивались там, где у молодой девушки обычно расположена грудь, а у старухи же вторичные половые признаки свисали до пупа.

На отшельнице болтался рваный халат, поверх которого лежала побитая молью серая шаль, а на ногах у неё были валенки. Пальцы бабки оказались унизаны золотыми кольцами. Наверное, у старухи было много мужей. Ну а если серьёзно, то, по-моему, я уже где-то видел похожее кольцо, а то и аналогичное. Тьфу ты, не кольцо, а серьгу — у Лёхи была золотая серьга, которая чуть ли не идентична кольцам отшельницы.

Та в этот миг заговорила скрипучим, как несмазанные дверные петли, голосом, показав жёлтые зубы и сверкнув золотым резцом:

— Чего надобно? Заговор? Приворот? Погадать?

Мы молчали, пока ещё не в силах раскрыть рты, а лишь со страхом пялились на старуху. Тогда она принялась недружелюбно взирать на нас колючими выцветшими глазами, спрятавшимися в мрачных тенях, которые пропитали её веки.

Наконец дядя Коля отошёл от шока, вытащил удостоверение и проговорил деланно грубым голосом, показывая его бабке:

— Меня зовут Николай Козлов. Я сержант местной полиции. Разыскиваю двух мужчин. Есть сведения, что они направились к вам.

О «Ниве» он почему-то умолчал. Вероятно, по каким-то своим соображениям. Я мимолётом глянул на него, отметив суровый вид, а потом перевёл взор на старуху.

Та отпираться не стала и сразу произнесла, цыкнув языком:

— У меня они. Давеча пришли, да так и остались. Самогонка им моя понравилась и банька.

— Эти двое в доме? — спросил полицейский, даже немножко изумившись тому, что у нас всё так просто вышло.

— Угу, — проронила бабка, пожевав серые губы и глянув на тёмное небо.

— Ведите меня к ним, — требовательно произнёс Козлов, а затем добавил: — Кстати, как вас зовут?

— Да меня все просто Бабушкой кличут, — проскрипела старуха, двинувшись в глубь дома.

— А имя у вас есть? — настаивал Козлов, пригнув голову и войдя в хату. — И документы?

— Я уж и не помню своего имени. Мне годков-то столько, что не сосчитать, — прокряхтела бабка, миновав тёмные сени, где под потолком сушились всякие травы.

— А документы? — без энтузиазма бросил полицейский, уже поняв, что и их нет.