Император Юлиан

В Безансоне, по слухам, меня ожидал Максим. Я очень надеялся с ним повидаться, но, несмотря на то что я разослал повсюду осведомителей, найти его не удалось. Зато когда я в одиночестве бродил по Безансону, с наслаждением осматривая достопримечательности, со мной произошел любопытный случай. Цитадель города удачно расположена на высоком утесе, с которого открывается прекрасный вид, а с трех сторон город, как крепостной ров, огибает река Ду. Некогда Безансон был большим городом, но ныне он пришел в упадок; от лучших времен в нем сохранилось много заброшенных храмов. Осматривая лежащий в руинах храм Зевса, я вдруг заметил человека в одежде киника. Не сомневаясь, что это Максим, я тихо подкрался сзади и хлопнул его по плечу. Так поступают мальчишки, когда хотят кого-нибудь напугать. Я добился своего и действительно напугал, но только не того, кого хотел. Это оказался не Максим, а один из учеников Проэресия, с которым я встречался в Афинах. Мы оба покраснели, затем он приветствовал меня и, запинаясь, выговорил:

- Как я счастлив, что великий цезарь не забыл друга своей юности, скромного философа, не блещущего ничем, кроме любви к истине…

- Добро пожаловать в Галлию, - ответил я, также заикаясь, хотя и не подавая виду, что обознался. - Приглашаю тебя со мною отобедать. - Так при моем дворе на добрых полгода появился один из величайших зануд, каких мне доводилось повидать на своем веку. Оривасий до сих пор надо мною подтрунивает, но у меня просто не хватало духу отказать. Этот прихлебатель сидел с нами, не пропуская ни одного вечера, и портил всю беседу. Почему мне всегда так трудно сказать такое коротенькое слово "нет"? Почему я так стеснителен, что порой завидую тиранам? А главное, с чего бы это мне вспоминать эту историю, когда речь идет об одном из критических моментов в моей жизни? Причина только одна: я никак не могу заставить себя перейти к описанию своего душевного состояния в ту зиму, когда я, подобно Юлию Цезарю, решился перейти Рубикон (в моем случае Альпы). Я всегда утверждал, что мои поступки в то время были продиктованы соображениями самообороны и я не помышлял о захвате престола. Единственное, к чему я стремился, - это чтобы Констанций признал меня законным Августом Запада Римской империи. Тем не менее должен признаться: просто я не в состоянии точно описать, что тогда думал или чувствовал на самом деле. Только историки с уверенностью утверждают, что движет тем или иным лицом. Тем не менее я намерен описать все события того времени с максимальной достоверностью, невзирая на то, что это для меня болезненно, и не страшась предстать в дурном свете.

* * *

В первых числах октября я прибыл во Вьен и поселился во дворце преторианского префекта. В мою свиту входило уже около тысячи человек обоего пола, включая солдат и рабов. Одним богам ведомо почему, но только число придворных всегда растет как на дрожжах, и содержать их - настоящее разорение даже для императоров… даже? Особенно для императоров! Небридия, вновь назначенного преторианского префекта, я выселил на свою старую виллу возле городской стены. Он был настолько любезен, что согласился, и настолько умен, что ни во что не вмешивался.

В это время я предпринял еще один серьезный шаг. По закону во всех государственных учреждениях должен находиться портрет или изваяние императора. Перед ним дают присягу. Приговоры суда имеют юридическую силу только в том случае, если выносятся перед изображением государя. Поэтому все должностные лица Западной Римской империи, включая меня, были вынуждены трудиться под неусыпным взглядом выразительных глаз Констанция и любоваться его поджатыми губами. В первый же день во Вьене я распорядился, чтобы рядом с изображением Констанция всюду поместили мое, и теперь со стен судов на тяжущихся и их адвокатов взирали уже два Августа. Мне рассказывали, что нас прозвали "мужем и женой" - я, с моей бородой, считался мужем, а чисто выбритый, осыпанный драгоценностями Констанций был весьма похож на женщину.

Все лето Констанций бомбардировал меня депешами. Почему я задержал Лупицина? Почему я присвоил зерно, принадлежащее итальянской префектуре? Где обещанные мной солдаты? где лошади? Почему я осмеливаюсь именовать себя Августом? Наконец мне было приказано немедленно явиться в Антиохию. Констанций даже точно указал, сколько людей я могу с собой взять: не более сотни солдат, пяти евнухов и проч. и проч. - как он любил составлять списки! На все его гневные письма я отвечал как можно мягче и миролюбивее, всегда скромно подписываясь "цезарь".