Назарей предсказал: иудейский храм будет лежать в развалинах до скончания веков, и после его смерти император Тит сжег этот храм. Если я его отстрою, это докажет, что Назарей - лжепророк. Кроме того, кто может быть лучшим союзником в борьбе с галилеянами, нежели иудеи, с ужасом наблюдающие, как глумятся над их Священным Писанием приверженцы человекобога? С нескрываемым удовольствием я отдал приказ отстроить храм.
Как это удалось сделать, я узнал от моего старого друга Алипия, который возглавлял строительство. Когда Юлиан был еще цезарем, Алипий занимал должность наместника Британии. Он прибыл в Антиохию за новым назначением, и мы много времени проводили вместе. У нас (в то время, разумеется) было общее увлечение - плотские услады. Однажды ночью мы посетили все до одного непотребные заведения на улице Сингон… Впрочем, я избавлю тебя от праздной стариковской похвальбы.
Правда, они не рассчитывали на северный ветер. Не исключено, что этот ветер послал Иисус, обеспокоенный за свою репутацию пророка. Я думаю, однако, что это скорее всего простое совпадение. Стройку хотели возобновить весной, но к тому времени было уже поздно.
На заре следующего дня, 22 октября, возле святилища, построенного Галлом, собралась тысячная толпа галилеян, чтобы вынести останки покойного Вавилы. Они подстроили это таким образом, чтобы я, возвращаясь в город, увидел их шествие.
Галилеяне - мужчины и женщины - в траурной одежде чинно сопровождали каменную раку с останками преступника. Никто из них не поднял на меня глаз, но они распевали заунывные гимны с такими, например, словами: "Прокляты те, кто поклоняется кумирам и падает ниц перед идолами" - явный намек на меня. Я пришпорил коня и вместе со свитой поскакал мимо во весь опор. Поднятое нами облако пыли несколько поумерило рвение певцов, и я вернулся в Антиохию в наилучшем расположении духа.
На следующий день я узнал, что произошло тем вечером. С этой вестью мои приближенные решили послать ко мне дядю - остальные боялись.
- Август, - произнес дядя срывающимся от волнения голосом. Я пригласил его сесть, но он остался стоять; было видно, что он дрожит.
Я отложил письмо, которое читал:
- Ты совсем болен, дядюшка. Тебе следует обратиться к Оривасию.
- Храм Аполлона…
- У него есть персидское снадобье, которое излечивает лихорадку за одну ночь.
- …сожгли.
Я умолк. Подобно большинству говорунов, я давно научился слышать то, что говорят другие, даже если мой голос заглушает их слова.
- Сожгли? Галилеяне?
Дядя потерянно махнул рукой:
- Этого никто не знает. Пожар начался незадолго до полуночи. Здание сгорело дотла.
- А статуя Аполлона?
- Погибла. Они утверждают, что свершилось чудо.
Я взял себя в руки. Я давно заметил: гнев по пустякам ослепляет, но если причина его серьезна, он обостряет все чувства.
- Пришли мне их епископа, - спокойно сказал я, и дядя удалился.
Я долго сидел один, глядя, как кроваво-красное солнце опускается к горизонту. Я представил себя настоящим тираном, перед моим мысленным взором пронеслись картины одна ужаснее другой: улицы Антиохии, залитые кровью, лужи крови в аркадах и базиликах, пятна крови на стенах… Бить, крушить, резать! - как наслаждался я этими видениями! Но вот безумие прошло, и я вспомнил, что помимо меча у меня есть и другое оружие.