Так или иначе, Проэресий поговорил с иерофантом. Он, разумеется, не мог напрямую спросить, сколько осталось жить Юлиану. Это была бы измена. Поэтому он спросил о судьбе одного из любимых проектов Юлиана - Юлиан как раз носился с идеей произвести переоценку всех земель Ахайи, с тем чтобы понизить на них налог. Проэресий притворился, что страшно озабочен судьбой одного из поместий жены. Как ей поступить, следует ли продать его сейчас или подождать нового налога? Продавай сейчас, сказал иерофант (без всяких заклинаний или вдыхания подземных паров), налог на землю не понизят. Так Проэресий узнал, что царствованию Юлиана скоро придет конец.
Юлиан был совершенно прав. Я действительно был против эдикта об образовании. Я считал, что он жесток и осуществить его просто невозможно. В академиях не менее половины лучших учителей - христиане. Кем их заменить? Но к этому времени чрезмерная работа уже измотала Юлиана. Честно говоря, жаль, что он не походил на Тиберия или хотя бы на Диоклетиана. Будь он тираном, он, возможно, и добился бы своего. Хотя христиане утверждают, что их кровь - оплодотворяющее семя, император, поставивший себе цель их уничтожить, вполне мог бы этого достичь с помощью силы, особенно если бы он к тому же создал христианству привлекательную альтернативу. Но Юлиан был не таков: он, изволите ли видеть, хотел быть философом до конца и победить лишь убеждением и примером! На этом он и споткнулся. Достаточно ознакомиться с первоисточниками христианства, чтобы понять, что логика там и не ночевала. Только под страхом меча Юлиан смог бы обратить христиан в свою веру. Однако по доброте своей он не вынимал этот довод из ножен.
Хотя Юлиан старался сохранять спокойствие, дурные вести из всех провинций действовали на него не лучшим образом. Он стал раздражительным и начал отвечать ударом на удар. Эдикт об образовании, как он считал, должен был окончательно сокрушить врага. Что ж, если бы Юлиан остался в живых, возможно, этот эдикт и возымел бы действие, но я в этом сильно сомневаюсь. В глубине души Юлиан был слишком мягок и не сумел бы довести дело до конца. Эдикт об образовании и многие другие глупости он совершил по наущению Максима, который в Антиохии стал просто невыносимым.
У эдикта об образовании было одно забавное последствие (насколько мне известно, единственное). Два драмодела, отец и сын, - и того и другого звали Аполлинариями - после его выхода тут же переложили заветы Галилеянина и иудейское Писание в греческие драмы и трагедии! Таким образом они хотели обойти мой запрет и продолжить преподавание греческого. Я ознакомился с несколькими их "шедеврами" и должен признаться: при всей их топорности они куда как лучше первоисточников. Новый завет они в подражание Платону изложили в виде сократических диалогов (только почему-то анапестом!), а все иудейское Писание от начала до конца вместили в двадцать четыре главы колченогого дактиля.
Произведения Аполлинариев мне прислал для ознакомления перепуганный епископ Кесарийский… то есть Мазакский. Я ответил ему одной фразой: "Прочел, понял, порицаю". Перед самым отъездом из Антиохии я получил на это письмо ответ от моего старого приятеля Василия (я несколько раз приглашал его ко двору, но он неизменно отвечал отказом). Ответ этот был также из одной фразы: "Ты прочел, но не понял, иначе бы не порицал". В чем, в чем, а в угодничестве Василия не заподозришь!