Император Юлиан

Я принес Кибеле обильную жертву, но горожане отказались участвовать в обряде, хотя я, к ужасу комита Феликса, сулил им за это немалое вознаграждение. Тогда я всецело доверился Максиму. Он постоянно общается с Кибелой. Ему я обязан тем, что он отыскал Арзасия, давнего сторонника эллинской веры, которого я назначил верховным жрецом Галатии. Арзасий немолод и к тому же болтлив, но он человек дела. Не прошло и недели, как он представил мне двадцать вновь посвященных в сан жрецов. Несколько раз я выступал перед ними с подробными наставлениями, призывая показать, что они не менее добродетельны на деле, нежели галилеяне на словах. Я строжайше запретил им посещать театры и таверны и заниматься сомнительными торговыми операциями. Я также приказал создавать приюты для бедняков, и особенно не скупиться на помощь бедным галилеянам. По моему указанию галатийской епархии ежегодно выделялось тридцать тысяч мешков зерна и шестьдесят тысяч амфор вина. Пятая часть предназначалась беднякам, которые прислуживают жрецам, а остальное нищим и странникам, ибо "Зевес к нам приводит нищих и странников, дар и убогий Зевесу угоден". Это слова вовсе не Назарея, а нашего великого Гомера!

В последний вечер моего пребывания в Пессинунте я засиделся с Максимом допоздна: мы дискутировали о природе Великой Матери-богини. Максим превзошел себя в красноречии, а на меня его слова действовали, как никогда. Меня потрясало величие Кибелы, ее могучий дух. Кибела - первая из богов, мать всего сущего. Хотя я недолюбливаю евнухов, занимающихся политикой, я испытываю глубочайшее почтение к тем жрецам Кибелы, которые, в подражание Аттису, оскопляют себя, дабы безраздельно отдаться служению богине. После того как мы с Максимом расстались, меня посетило вдохновение и я начал диктовать гимн Матери Богов. К утру он был закончен. Максим считает, что это мое лучшее произведение в этом жанре.

Затем мы прибыли в Анкиру, и тут мне показалось, что я попал в Египет. Меня осадили тысячи сутяжников. Я делал все возможное, пытаясь восстановить справедливость, но вскоре потерял терпение: со всех сторон мне доносили о раздорах на религиозной почве. В одном месте мои единоверцы в припадке чрезмерного рвения устроили галилеянам погром; в другом, наоборот, галилеяне всячески препятствовали открытию эллинских храмов. Полагаю, рано или поздно мне придется прибегнуть к строгим мерам и добиться от галилеян повиновения, но до поры я ограничивался лишь увещеваниями. Я обещал Пессинунту помочь из казны средствами на организацию общественных работ, пусть только его жители примут участие в восстановлении храма Кибелы. С другой стороны, я отказался посетить Нисиб, пока его жители не изменят свое отношение к эллинской вере в лучшую сторону. Нескольких епископов пришлось сместить, а остальных предупредить, что я не потерплю вмешательства в свои дела.

Просто не знаю, как бы я жил без Максима. Он всегда был рядом - неутомимый помощник во всех делах, всегда готовый ободрить и утешить, а я в этом очень нуждался.

В Анкире меня все-таки довели до белого каления. И неудивительно: попробуйте три дня просидеть в суде и все время видеть, как люди выливают друг на друга потоки лжи! Невольно поражаешься, каким изобретательным делает человека злоба. Некий торговец, желая избавиться от конкурента, день за днем приходил ко мне все с новыми обвинениями против него, и каждый раз оказывалось, что они не стоят и выеденного яйца. И вот, наконец, этот плут нашел беспроигрышный ход - заявил звенящим голосом:

- Август, этот человек виновен в государственной измене. Он метит на твое место.

- А что об этом свидетельствует? - спросил я, насторожившись.

- Две недели назад он заказал себе шелковую хламиду… пурпурного цвета! - Услышав о таком оскорблении величия, все так и ахнули, а мое терпение лопнуло. Я снял с ног красные башмаки и изо всех сил швырнул их этому олуху в лицо:

- На, передай ему и это! Они подходят к пурпуру. - Охваченный ужасом, он упал к моим ногам, а я закончил: - А еще скажи ему и сам не забудь: мало пурпурной одежды, чтобы сделаться императором. - Конечно, мне не следовало так выходить из себя, но тут уж ничего не поделаешь: меня до этого довели.

Из Анкиры я двинулся на юго-запад. Возле так называемых Ворот - горного ущелья, которое соединяет Каппадокию и Киликию, меня встретил киликийский наместник Цельз. Я немного знал его по Афинам, где он учился вместе со мной в Академии. Кроме того, он был учеником Либания. Я так обрадовался, увидев дружеское лицо, лицо эллина, что, боюсь, расцеловал его на глазах у петулантов. Мало того, я подвез его в своем экипаже до самого Тарса. Что поделаешь: в незнакомой стране, населенной враждебно настроенными людьми, даже случайные знакомые кажутся нам чуть ли не братьями. Беседа с единоверцем доставила мне такое наслаждение, что я чуть было не назначил его в тот же день преторианским префектом Востока.