Император Юлиан

Хотя Юлиан ничего об этом не пишет, как раз в это время наш старый приятель Максим с триумфом въехал в Константинополь. Меня в это время не было в столице, но я наслышан об этом событии. Став императором, Юлиан пригласил к своему двору всех до одного философов и магов империи. Почти все приняли это приглашение, кроме его "друзей"-христиан. Василий тогда жил в затворе в Каппадокии; что касается Григория, то он, по-моему, не получил приглашения. Тебе надо будет свериться с государственным архивом. Если память мне не изменяет, Григорий как раз в эту пору написал Юлиану льстивое письмо, но, возможно, мне это просто приснилось… Представь себе, на прошлой неделе я назвал Гиппию именем своей матери, и это после полувека совместной жизни! Похоже, я выжил из ума, но, может быть, это к лучшему. Когда за мной явится смерть, ей достанется только сморщенный кожаный мешок с костями. Увы, главное достояние Приска - его память - давно его покинуло.

Еще в Галлии Юлиан несколько раз приглашал Максима к себе, но тот всякий раз отказывался, ссылаясь на дурные предзнаменования, которые не позволяют ему покидать Эфес. Еще бы! Максим был не из тех, кто примыкает к мятежу, по общему мнению обреченному на провал. Когда же наконец приглашение пришло из Священного дворца, Максим был тут как тут. Он прибыл в Константинополь, когда Юлиан заседал в сенате. Там он, кстати, чувствовал себя в своей стихии, хотя я не уверен, что сенаторам его посещения нравились так же, как ему. Обычно наш сенат не может собрать даже кворума, но когда там выступал император, в зале яблоку негде было упасть. Отцы-сенаторы сидели друг у друга на коленях, а Юлиан тем временем увещевал, шутил, молился, а в итоге успевал решать множество вопросов. В жизни государства не было такой сферы, которая бы его не интересовала.

За первые шесть месяцев в Константинополе Юлиан успел построить пристань возле дворца. Он освободил от налогов многодетные семьи, начиная с тринадцати детей. Так он пытался повысить рождаемость. Не знаю, правда, стоит ли об этом так беспокоиться: на земле, по-моему, и так слишком много людей и не стоит гнаться за количеством за счет качества. Но у Юлиана были свои резоны: его беспокоило, что численность варварских племен растет, а население империи сокращается. Еще Юлиан утвердил нашего старого друга Саллюсгия в должности преторианского префекта Галлии. Юлиану хотелось бы оставить его возле себя, но ему пришлось пойти на эту жертву. Никто не мог бы наладить оборону западных границ лучше Саллюсгия, и правота Юлиана подтверждается с каждым годом. Сейчас Галлия все еще надежно защищена, а меж тем готы стоят лишь в нескольких дневных переходах от моего афинского дома, где я сижу, пишу о давно ушедших временах и вспоминаю то, что, как мне казалось, уже давно исчезло из моей памяти.

Юлиан как раз произносил одну из своих страстных речей, когда Максим появился в дверях зала заседаний. Этот великий "философ" был одет в зеленую шелковую хламиду, расписанную каббалистическими знаками, его длинная седая борода была надушена, а мохнатые брови тщательно расчесаны. Я своими глазами видел, как он их расчесывает, дабы придать форму двух идеальных дуг. В руках он держал магический жезл, вырезанный не то из кости дракона, не то еще из какой-то дряни. Присутствующих сенаторов это явление шокировало: никто не смеет входить в зал сената во время заседания, а во время речи императора и подавно. Но Юлиан, завидев Максима, прервал свое выступление на полуфразе и бросился к этому старому шарлатану с распростертыми объятиями! Рад, что я этого не видел.

Юлиан представил Максима сенаторам как величайшего святого и мудреца нашего времени, особо подчеркнув, что посещение им сената - великая честь для всех присутствующих. Нетрудно себе представить, как это возмутило сенаторов! Максиму с женой отвели целое крыло Священного дворца. Там у них образовался свой двор; теперь в Константинополе было два императора. Жена Максима была на редкость оборотистой дамой: она принялась за немалую мзду устраивать аудиенции и передавать императору прошения, то есть стала чем-то вроде неофициального гофмаршала. За какие-нибудь полгода они сколотили неплохое состояньице! Удивительная это была парочка.

Хотя смеяться над чьей-либо смертью не в моих правилах, меня разбирает смех, когда я вспоминаю, как умерла жена Максима. Тебе известно, как это произошло? После возвращения из Персии у Максима начались неприятности, и он решил покончить с собой. Плацидия согласилась, что это наилучший выход, и заявила, что последует его примеру. Сказано - сделано: со своей обычной энергией и деловитостью она купила яду, написала длиннющие прощальные письма, затем она и муж церемонно попрощались. Плацидия выпила яд первой и тут же умерла, Максим струсил и остался жив. Вспоминая эту нелепую чету, я до сих пор невольно улыбаюсь.

Юлиан Август