Император Юлиан

- Я смотрю в будущее не так мрачно. - В ту ночь Оривасий навел меня на спасительную для всех нас мысль. Странно, но раньше в беседах о том, что мне следует предпринять, если я стану императором, мы никогда не касались вопроса, какие именно формы примет борьба между эллинской верой и галилеянами. Речь шла только о том, что я публично отрекусь от Назарея, как только это станет возможным, а что дальше? Мы никогда не задумывались над тем, как к этому отнесется простой народ, добрую половину которого составляют галилеяне. Только солдаты в большинстве своем верят в истинного бога - Митру, но уже среди офицеров не менее трети поклоняются трехголовому чудищу.

Мы проговорили всю ночь. Как только из-за края земли показалось солнце - добрый знак! - в лагерь вернулся Дагалаиф, взявший в плен Луцилиана. Я поспешил в палатку. Там на земле лежал в ночном одеянии Луцилиан собственной персоной, связанный по рукам и ногам, подобно цыпленку. Он был смертельно напуган и трясся всем телом. Мне пришло на ум, что последний раз я видел его в роли тюремщика моего брата. Затем я ослабил его путы и помог подняться. Этот дружественный жест его немного приободрил. Луцилиан - крупный мужчина; по слухам, у него странные вкусы в пище - например, из мяса он годами ест одно свиное вымя.

- Мы рады видеть, что ты поспешил явиться по первому нашему зову, комит. - Тон был официальным, но достаточно дружественным.

- Если бы я только знал, цезарь… то есть Август… я бы сам выехал тебе навстречу.

- И предал бы меня смерти, как Галла?

- Я выполнял приказ, Август, но теперь я полностью на твоей стороне. Я всегда предпочитал тебя импе… тому, который в Антиохии.

- Мы принимаем твои заверения в верности вместе с твоей армией, городом Сирмием и иллирийской префектурой.

Он судорожно глотнул воздух, но поклонился:

- Да будет такова воля Августа. Все это у твоих ног. Я пришел в отличное расположение духа:

- Благодарю тебя, комит. - Луцилиан человек недальновидный, об этом свидетельствует тот факт, что я сумел застать его врасплох. Такие люди принимают все как должное и не строят козней.

- Присягай мне, - сказал я. Он присягнул и поцеловал пурпур, запачкав лицо дунайской глиной. - Я оставляю тебя комитом и беру к себе в армию.

Луцилиан на удивление быстро оправился:

- Прости меня, государь, но, забравшись внутрь чужой территории с такой небольшой армией, ты поступил неблагоразумно.

- Прибереги свои мудрые советы для Констанция, любезный мой Луцилиан. Я дал тебе руку, с тем чтобы приободрить, а без твоих советов как-нибудь обойдусь. - Я повернулся к Мамертину. - Передай армии мой приказ снимать лагерь. Мы идем в Сирмий.

- Сирмий - большой город. Он стоит как раз на границе Иллирии и Дакии - самого западного диоцеза Восточной Римской империи, и такое расположение делает его чрезвычайно удобным для столицы. Заняв его, я вступил на территорию, традиционно входившую во владение Августа Востока.

Я велел офицерам быть начеку. Хотя комендант города ехал рядом, я не ожидал, что Сирмий сдастся без малейшего сопротивления. Каково же было мое изумление, когда у городских ворот навстречу нам вышли толпы народа: мужчин, женщин и детей с гирляндами из цветов и ветвей, многочисленными крестами и статуями богов. Все они восторженно кричали: "Слава императору!"

- Твоих рук дело? - спросил я у Луцилиана, стараясь их перекричать, но он покачал головой. Ему можно было верить: он слишком туп, чтобы лгать.

- Нет, Август. Не знаю, кто это устроил.

- Глас народа - глас Божий! - воскликнул Оривасий. - Плебеи всегда предчувствуют, кто победит.

Внезапно мне залепило глаза. Кто-то бросил в меня огромный букет цветов и попал прямо в лицо. Я поспешил отбросить его в сторону, но один кроваво-красный мак застрял в бороде. Женщины и мужчины целовали мои одежды, ноги, даже моего коня. Итак, война еще только разгоралась, а я уже входил в столицу Иллирии! Это был первый крупный город, покорившийся мне, - в два раза больше Кельна, Страсбурга или даже Трира. Это произошло третьего октября 361 года.