Император Юлиан

Мы все еще не могли оторвать глаз от огня, когда мимо проехало несколько офицеров. Один из них был Валентиниан, от жара и гнева его лицо побагровело. "Глупец! Глупец! Глупец!" - рычал он. Мы с Анатолием испуганно переглянулись. Неужели офицеры готовят бунт? Но, несмотря на ропот трибунов, мятежа не намечалось. Кстати, мне никогда не забыть искаженного бешенством лица Валентиниана - точно такое оно было у него много лет спустя, когда он в припадке гнева яростно вопил на германских послов. Это стоило ему жизни: он скончался на месте от удара.

К сумеркам с нашим флотом было покончено. Вдалеке на стенах Ктезифона толпились персы, наблюдавшие за поразительным зрелищем - римский император собственноручно уничтожает римский флот. Не знаю, что они об этом подумали; наверное, такой шаг показался им совершенно непонятным. Я и сам с трудом верил собственным глазам.

Юлиан Август

3июня

Мы свернули лагерь и движемся на юго-восток, в глубь страны. Местность кругом плодоносная, сколько угодно воды. У солдат поубавилось страха. Они видят: чтобы не умереть от жажды, совершенно не обязательно держаться реки.

4июня

Все идет хорошо. Невитта: бдительность. Виктор. X. Рядом? Как? Жара усиливается. Возможно, придется делать переходы по ночам.

Приск:Невитта вновь предупреждал Юлиана о готовящемся заговоре христиан и на сей раз прямо указал на Виктора. Я знаю об этом. В тот день я ехал рядом с Юлианом и мы открыто говорили о предостережении Невитты.

- Но если меня убьют, кто меня заменит? Кроме Салютия, другой кандидатуры нет, а он вряд ли их устраивает.

- А Виктор?

- Галлы изрубят его на куски, - холодно улыбнулся Юлиан и тут же нахмурился. - Невитта сказал, что они кого-то ко мне подослали. Он должен… это исполнить. Это случайно не ты? - Он повернулся ко мне лицом; оно нисколько не вязалось с его веселым, игривым голосом. Его глаза, обожженные солнцем, заглянули мне прямо в душу. Как и все мы, он загорел до черноты, глаза от яркого солнца и песка покраснели, и веки гноились. Он сильно исхудал, и, когда натягивал поводья, было видно, как на руках ходят мускулы. Только теперь он перестал быть мальчиком и даже юношей.

- Нет, не я, - попытался было я отшутиться, но на этот раз ничего подходящего на ум не пришло.

- Из тебя вышел бы очень никудышный император. - Он снова стал прежним Юлианом, и мы двинулись дальше. Впереди и позади нас извивались колонны солдат, идущих по дороге через цветущую страну, между полей, на которых поспевал богатый урожай.

К нам подъехал Салютий, его голова была повязана белым платком.

- Поглядите-ка: классический римский консул! - пошутил Юлиан. Салютию, несмотря на ум, всегда недоставало чувства юмора. Он пустился в пространные объяснения, что не может надеть шлем, так как от жары у него на лбу появилась сыпь. Растолковав нам это, Салютий вручил Юлиану письмо:

- Это из Константинополя, поздравляют с победой.

- Рановато, - вздохнул Юлиан, возвращая ему письмо.

Я никогда не забуду тыльную сторону его руки, освещенную солнцем, - выгоревшие светлые волосы резко выделялись на загорелой коже. Мне также бросилось в глаза, какие у него длинные ногти (он наконец избавился от привычки их грызть). Любопытно, с какой ясностью запечатлеваются в памяти малосущественные детали вроде руки человека, которую ты видел много лет назад, и сколько важного в то же время исчезает в памяти без следа.

Юлиан Август

5июня

Полночь: пожар. Рвы.

Приск:Той ночью персы подожгли поля. На многие мили вокруг хлеба, виноградники, сады, деревни внезапно запылали, и ночь превратилась в день. Хотя Юлиан приказал для защиты от огня вырыть вокруг лагеря рвы, много палаток и несколько повозок сгорело.

Пожар бушевал три дня и три ночи. И сейчас всякий раз, когда я вспоминаю о тех днях в Персии, перед глазами встает стена огня, я ощущаю едкий запах дыма и страшный жар, усиленный палящими лучами солнца. К счастью, в лагере были родники, и от недостатка воды мы не страдали. Оставались у нас и запасы продовольствия примерно на неделю, после чего нас ожидал голод. Кругом, насколько хватало глаз, не было ни одной зеленой травинки - все превратилось в черную выжженную пустыню.

От Максима я перебрался в палатку к Анатолию и поэтому стал более сведущ в придворных делах. Обычно я держался от них подальше - политика всегда казалась мне скучным делом, но теперь все, что происходило при дворе, вызывало у меня жгучий интерес; впрочем, не только у меня одного, ведь речь шла о нашей жизни и смерти. Похоже, у каждого из нас был готов план спасения - у каждого, за исключением императора.