Император и молот

И мгновенно узкие рамки взгляда на единственный город исчезли, сменившись широкой панорамой всех Девяти миров, из которых Средиземье – средний. Шеф различал темных эльфов под землей и светлых эльфов над нею, видел мост Бифрост, ведущий в Асгард, и мост Гиаллар, по которому души спускаются в мир Хель. Вся картина была… не темной, а какой-то блеклой, потертой, словно видимой сквозь пыльное стекло. Где-то глубоко внизу слышались тяжелый скрежет, толчки, шум оживающих ржавых механизмов.

Это раскрывалась Гринд. Ворота Гринд, отделяющие мертвых от живых, металлическая решетка, за которой Шеф однажды видел тени женщины и ребенка, которые погибли из-за него. Через которую рабыня Эдтеов сказала ему: «Продолжай». Гринд открывалась для Бальдра. Но не только для Бальдра. Шеф знал, коль скоро она откроется, души смогут вернуться. Возродиться в своих потомках, прожить счастливые жизни, отнятые у них. Рабыни, которых он обнаружил в могильнике древнего короля, заживо сожженные со сломанными позвоночниками. Старуха, вместе с которой он умирал в одном из видений, больше всего старающаяся уйти незамеченной. Эдтеов, скончавшаяся ночью на волчьей пустоши, и бедная рабыня, умирающая от рака в норвежской деревне вдали от родного дома. Кутред. Карли. Юный Харальд.

Когда ворота открылись, из них что-то вышло. Не свет и не окраска, но что-то, словно стершее пыль, вернувшее в мир свет и многоцветье, которые должны в нем быть. Изнутри донеслись звуки радостного смеха, и громкий чистый голос призвал всех разделить с ним новую жизнь. Бальдр Прекрасный. Грядущий, чтобы создать новый мир, мир, который будет всегда. Уголком глаза Шеф видел, что все боги Асгарда смотрят на него, рыжебородый свирепый Тор, Один с лицом как у отколовшегося айсберга. А рядом с Одином – бог-предатель Локи, опальный бог, снова вставший у руки своего отца. Ждущий, когда его брат вернется из мира Хель. Вернется благодаря победе. И благодаря самопожертвованию.

Шеф снова проснулся, он лежал в гамаке, и слезы еще не высохли на его лице. Видение окончилось не знакомым, разрывающим сердце потрясением и рвущимся криком, а глубоким вздохом. «Мне придется сделать это, – подумал Шеф. – На моей совести уже слишком много погибших. Чтобы выпустить их, дать им еще один шанс. Впрочем, у меня самого шансов не много. Буду ли я тоже освобожден? Или я стану жертвой за остальных? – Он протянул руку, положил ее на теплое бедро Свандис. – Вот то, от чего я отказываюсь». Во мраке ночи он с полной уверенностью ощутил, что никто не принесет жертву ради него, с каким-то сочувствием вспомнил крик, что слышал однажды от распятого Христа: «Eloi, Eloi, lama sabachthani?»[6]

Глава 16