Император и молот

Фарман заворочался на своем стуле и заговорил тихим голосом. Человек он был невыразительный: когда Шеф впервые встретил его, это произошло в видении Вёлунда, где Шеф был хромым, но могучим кузнецом богов, а Фарман – не более чем мышью, попискивающей из-за плинтуса. По временам Шеф теперь так и воспринимал его, как попискивающую мышь. Однако он пользовался большим уважением. Все признавали, что его видения верны. Он и Виглик были двумя самыми знаменитыми провидцами Пути.

– Расскажи нам предание о плаче по Бальдру, – сказал он, посмотрев на Торвина.

Торвин выглядел нерешительным, он подозревал, что его рассказ так или иначе вызовет возражения. Однако по обычаям Пути он не мог отказаться.

– Вам известно, – начал он, – что после смерти Бальдра, вызванной кознями Локи Лафейярсона, одноглазый верховный бог Один построил для своего сына погребальную ладью, на которую и положил его тело. Но прежде чем поджечь ладью, Один послал своего слугу Хермота, лучшего воина в Эйнхериаре, в мир Хель, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь способа вернуть Бальдра. И Хермот пересек мост Гиаллар, подъехал к воротам Хель и перепрыгнул через них на восьминогом коне Одина.

Теперь Шеф заворочался на стуле, потому что этот рассказ он уже слышал, но сам видел немножко другое.

– Он въехал в мир Хель и просил богиню Хель отпустить Бальдра, но она отказалась и сказала, что Бальдр сможет выйти из мира Хель, только если все существа, живые и мертвые, заплачут о нем. Если хоть кто-нибудь откажется, Бальдр должен будет остаться. И Хермот приехал назад, и тогда боги велели всем сотворенным сущностям плакать по тому, кого они утратили, и все они заплакали: люди, животные, земля, камни и растения. Но в конце посланник богов попал в пещеру к женщине гигантов, и она сказала, – тут голос Торвина превратился в глубокий бас, которым всегда исполнялись священные песнопения:

Ни слезинки не проронит Текк
на похоронах Бальдра.
Лишь проклятья одноглазый
слал ей в мудрости своей.
Так пусть у Хель останется
то, что есть у ней.

Итак, требование богини Хель не было выполнено, и Бальдр остался у нее. Тело Бальдра сожгли на погребальной ладье, а вместе с ним – жену Бальдра Нанну, которая умерла от скорби. Большинство людей думают, что та женщина гигантов – это и был Локи Лафейярсон в ином обличье.

– Хорошо и верно рассказано, Торвин, – вступил Фарман своим мягким голосом, – но остаются еще некоторые вопросы. Вам известно, что слюна, текущая из пасти волка Фенриса, называется «von», то есть «надежда», и это означает, что полагаться на надежду, как это делают христиане, и прекращать борьбу, когда надежды не остается, – ниже достоинства воина. Но что подразумевает имя женщины гигантов – Текк, – которое означает «благодарность», как «von» означает «надежду»? – Торвин покачал головой. – Не подразумевает ли оно, что цена за возвращение Бальдра – просто-напросто благодарность?

– Благодарность за что? – прорычал Торвин.

– За все, что Локи сделал раньше.

– В преданиях говорится, что Локи был верным товарищем, когда они с Тором отправились к Чужому Локи, чтобы бороться со Старостью и поднять Змея Мидгарда, – подтвердил Хагбарт.

– Значит, Локи был верным товарищем в борьбе против Локи, – сказал Фарман. – Но когда его верность не признали и не поблагодарили за нее, он стал тем, что мы из него сделали. Не предлагает ли король поблагодарить и признать доброго Локи? И направить его против злого Локи?

– Хермот не попал в мир Хель, – сказал Шеф с несокрушимой уверенностью, порожденной ниспосланным ему некогда видением. – Он остановился у решетки Гринд. Он отрезал голову петуха и перекинул ее через стену, а потом поехал назад. Но прежде чем Хермот уехал, он услышал, что петух закукарекал с той стороны.

– Значит, жизнь есть даже в мире смерти, – заключил Фарман. – Даже там, где находится Бальдр. Значит, есть шанс… Шанс исцелить мир от его болезни и вернуть в него красоту. – Он посмотрел на Шефа, предназначая свои слова для него одного: – И таким способом старые становятся юными. Не как драконы, цепляющиеся за то, что у них было. А как змеи, скидывая свою кожу. Кожу прежних верований. Старые знания умирают.

«Фарман участвовал не в одном-единственном моем видении, – подумал Шеф, – хотя я и не замечал его».

Торвин, чувствуя, что нить разговора от него ускользнула, оглядел сидящих и увидел на их лицах разнообразные выражения, от оцепенения у Хардреда до растущего интереса у Скальдфинна и сердитого несогласия у Свандис.

– Этот вопрос нужно передать на полный круг жрецов, – предложил он.

– Рано или поздно, да, – согласился Фарман.

– Но какое это имеет отношение к нашим планам? К нашим непосредственным ближайшим планам?

– На это я тебе отвечу, – отозвался Шеф. – Сдается мне, что мы можем сделать очень много разных вещей. Мы можем отправиться домой, отбросив греков со своего пути.

– Может быть, по пути еще чем-нибудь разживемся, – предложил Гудмунд.