Император-гоблин

– Кузен Сетерис, – пробормотал Майя, резко останавливаясь.

– Ваша светлость, – приветствовал его Сетерис.

Лишь невероятное усилие воли помогло Майе остаться на месте и не попятиться. Он знал, что сейчас ему нечего бояться Сетериса, и никогда в будущем не придется бояться его, но все это потонуло в воспоминаниях о десяти годах побоев и насмешек. Он снова почувствовал жгучую боль в левой руке и инстинктивно опустил голову, чтобы не смотреть в глаза бывшему опекуну.

– Ваша светлость, – заговорил Сетерис, выпрямившись, – мы уже несколько дней пытаемся получить у вас аудиенцию.

Майя спохватился и приподнял подбородок. Прижатые от страха уши вполне могли сойти за признак раздражения.

– Мы были заняты, кузен.

– Мы понимаем это, ваша светлость, но у нас неотложный вопрос, и…

В этот момент из Зала Совещаний вышел Ксевет. Он немедленно ускорил шаг и загородил собой Майю. Майя возблагодарил богиню за вмешательство секретаря, отступил на несколько шагов назад и вздохнул свободно. Ксевет и Сетерис ощетинились, глядя друг на друга, как два бойцовых пса. Майю охватило непреодолимое желание развернуться и бежать – в конце концов, он же император, кто мог бы его остановить? Но он взял себя в руки и приказал:

– Ксевет, пожалуйста, как можно скорее найдите время для аудиенции нашему кузену. Мы возвращаемся в Алкетмерет.

– Да, ваша светлость, – ответил Ксевет.

– Спасибо, ваша светлость, – сказал Сетерис.

В его глазах Майя увидел невысказанную мысль: «Рад видеть, что ты забыл не все, что происходило в Эдономи». Когда Сетерис взглянул на секретаря, маска хорошо воспитанного придворного была уже на месте. Майя неторопливо повернулся к Сетерису спиной и пошел прочь. «Он больше не сможет причинить мне зла», – мысленно повторял он, но слова звучали бессмысленно и неубедительно. Рука горела огнем, но он запретил себе прикасаться к шраму.

Против воли Майя шел быстрее обычного. Помимо всего прочего, не мешало поскорее покинуть публичные помещения Унтэйлейанского Двора.

Когда они приблизились к дверям Алкетмерета, Кала нарушил молчание:

– Ваша светлость, с вами все в порядке?

– Да, спасибо, – вежливо, как постороннему, ответил Майя, и Кала больше не заговаривал с ним.

В личных покоях Майю ждало письмо, не касавшееся государственных дел. Нуревис Чавар приглашал его к себе на званый вечер, где певица-сопрано из Оперного театра Джа’о должна была исполнить несколько знаменитых арий. Майя ни разу не был в опере, но читал о ней в газетах, которые время от времени добирались до Эдономи. Он настолько сильно обрадовался приглашению Нуревиса, что у него даже не возникло мысли отказаться. Вернулся Ксевет, внешне бесстрастный, как обычно. Но Майя заметил, что кончик его уха подергивался от раздражения. Майя поручил ему написать положительный ответ.

Также пришло письмо от Тары Келехара:

Его светлости императору Эдрехасивару VII, приветствуем Вас.

Выполняя волю Вашей светлости, сегодня утром мы отправились в храм Улимейре. Поскольку нам неизвестно, когда Вашей светлости в следующий раз будет угодно и удобно дать нам аудиенцию, мы сочли, что следует направить Вашей светлости отчет в письменном виде.

Мы представили Ваше письмо прелату Улимейре, который был в высшей степени рад помочь нам. Он рассказал нам все, что ему было известно о жертвах – разумеется, немного, поскольку его обеты не позволяют ему тесно общаться с живыми, – а потом показал нам могилы. Он сообщил, что родные умерших собирают деньги на надгробный памятник.

Майя был вынужден отложить письмо и отвернуться, чтобы Ксевет не заметил слез, блестевших у него на ресницах, и не встревожился. Он мрачно размышлял о том, сколько еще таких минут ему предстоит в жизни, сколько раз реальность трагедии снова обрушится на него, причинит ему боль. Он уже не однажды говорил себе: «Конечно, этого достаточно для того, чтобы я успокоился». Но затем события принимали новый, неожиданный оборот, и суровая реальность опять напоминала о себе, жестокая, безжалостная. Он вспомнил о команде и капитане «Великолепия Кайрадо», о том, как они беспокоились, старались угодить ему, как они были к нему добры, и спрашивал себя: кто станет оплакивать их, если неизвестные преступники взорвут их корабль?

– Ксевет.

– Ваша светлость?

– Мы желаем одарить семьи тех, кто погиб на борту «Мудрости Чохаро».

– Ваша светлость?

Он обернулся к секретарю.

– Мы выразились недостаточно ясно?